В черных сучьях дерев
обнаженных
Желтый зимний закат за
окном.
(К эшафоту на казнь
осужденных
Поведут на закате
таком.)
Красный штоф полинялых
диванов,
Пропыленные кисти
портьер...
В этой комнате, в
звоне стаканов,
Купчик, шулер,
студент, офицер...
Этих голых рисунков журнала
Не людская касалась
рука...
И рука подлеца нажимала
Эту грязную кнопку
звонка...
Чу! По мягким коврам
прозвенели
Шпоры, смех,
заглушенный дверьми...
Разве дом этот – дом в
самом деле?
Разве так суждено меж людьми?
Разве рад я
сегодняшней встрече?
Что ты ликом бела,
словно плат?
Что в твои обнаженные
плечи
Бьет огромный холодный
закат?
Только губы с
запекшейся кровью
На иконе твоей золотой
(Разве это мы звали любовью?)
Преломились безумной
чертой...
В желтом, зимнем,
огромном закате
Утонула (так пышно!)
кровать...
Еще тесно дышать от
объятий,
Но ты свищешь опять и
опять...
Он не весел – твой
свист замогильный...
Чу! опять – бормотание
шпор...
Словно змей, тяжкий,
сытый и пыльный,
Шлейф твой с кресел
ползет на ковер...
Ты смела! Так еще будь
бесстрашней!
Я – не муж, не жених
твой, не друг!
Так вонзай же, мой
ангел вчерашний,
В сердце – острый
французский каблук!
6 декабря 1911