Г. Чулкову
В окнах, занавешенных
сетью мокрой пыли,
Темный профиль женщины
наклонился вниз.
Серые прохожие усердно
проносили
Груз вечерних сплетен,
усталых стертых лиц.
Прямо перед окнами –
светлый и упорный –
Каждому прохожему
бросал лучи фонарь.
И в дождливой сети – не
белой, не черной –
Каждый скрывался – не
молод и не стар.
Были, как виденья
неживой столицы, –
Случайно, нечаянно
вступающие в луч.
Исчезали спины,
возникали лица,
Робкие, покорные унынью
низких туч.
И – нежданно резко –
раздались проклятья,
Будто рассекая полосу
дождя:
С головой открытой –
кто-то в красном платье
Поднимал на воздух
малое дитя...
Светлый и упорный, луч
упал бессменный –
И мгновенно женщина,
ночных веселий дочь,
Бешено ударилась
головой о стену,
С криком исступления,
уронив ребенка в ночь...
И столпились серые
виденья мокрой скуки.
Кто-то громко ахнул,
качая головой.
А она лежала на спине,
раскинув руки,
В грязно-красном
платье, на кровавой мостовой.
Но из глаз открытых –
взор упорно-дерзкий
Все искал кого-то в
верхних этажах...
И нашел – и встретился
в окне у занавески
С взором темной женщины
в узорных кружевах.
Встретились и замерли в
беззвучном вопле взоры,
И мгновенье длилось...
Улица ждала...
Но через мгновенье
наверху упали шторы,
А внизу – в глазах
открытых – сила умерла...
Умерла – и вновь в
дождливой сети тонкой
Зычные, нестройные
звучали голоса.
Кто-то поднял на руки
кричащего ребенка
И, крестясь, украдкой
утирал глаза...
Но вверху сомнительно
молчали стекла окон.
Плотно-белый занавес
пустел в сетях дождя.
Кто-то гладил бережно
ребенку мокрый локон.
Уходил тихонько. И
плакал, уходя.
Январь 1905