Сырое лето. Я лежу
В постели – болен.
Что-то подступает
Горячее и жгучее в
груди.
А на усадьбе, в тéнях
светлой ночи,
Собаки с лаем носятся
вкруг дома.
И меж своих – я сам не
свой. Меж кровных
Бескровен – и не знаю
чувств родства.
И люди опостылели
немногим
Лишь меньше, чем убитый
мной комар.
И свечкою давно озарено
То место в книжке, где
профессор скучный,
Как ноющий комар, –
поет мне в уши,
Что женщина у нас
угнетена
И потому сходна судьбой
с рабочим.
Постой-ка! Вот портрет:
седой профессор
Прилизанный, умытый,
тридцать пять
Изданий книги
выпустивший! Стой!
Ты говоришь, что
угнетен рабочий?
Постой: весной я видел
смельчака,
Рабочего, который смело
на смерть
Пойдет – и с ним –
друзья. И горны замолчат,
И остановятся работы
разом
На фабриках. И жирный
фабрикант
Поклонится рабочим в
ноги. – Стой!
Ты говоришь, что
женщина – раба?
Я знаю женщину. В ее
душе
Был сноп огня. В
походке ветер.
В глазах – два моря
скорби и страстей.
И вся она была из
легкой персти –
Дрожащая и гибкая. Так
вот,
Профессор, четырех
стихий союз
Был в ней одной. Она
могла убить, –
Могла и воскресить. А
ну-ка, (?) ты
Убей, и воскреси потом!
Не можешь?
А женщина с рабочим
могут.
20 июня 1907