Я иду. Спотыкаясь и
падая ниц,
Я иду.
Я не знаю, достигну ль
до тайных границ,
Или в знойную пыль
упаду,
Иль уйду,
соблазненный, как первый в раю,
В говорящий и манящий
сад,
Но одно – навсегда, но
одно – сознаю;
Не идти мне назад!
Зной горит, и губы
сухи.
Дали строят свой
мираж,
Манят тени, манят
духи,
Шепчут дьяволы: «Ты –
наш!»
Были сонмы поколений,
За толпой в веках
толпа.
Ты – в неистовстве
явлений,
Как в пучине вод щепа.
Краткий срок ты в
безднах дышишь,
Отцветаешь, чуть
возник.
Что ты видишь, что ты
слышишь,
Изменяет каждый миг.
Не упомнишь слов
священных,
Сладких снов не
сбережешь!
Нет свершений не
мгновенных,
Тает истина, как ложь.
И сквозь пальцы
мудрость мира
Протекает, как вода,
И восторг блестящий
пира
Исчезает навсегда.
Совершив свой путь
тяжелый,
С бою капли тайн
собрав,
Ты пред смертью
встанешь голый,
О мудрец, как сын
забав!
Если ж смерть тебе
откроет
Тайны все, что ты
забыл,
Так чего ж твой подвиг
стоит!
Так зачем ты шел и
жил!
Все не нужно, что
земное,
Шепчут дьяволы: «Ты –
наш!»
Я иду в бездонном
зное…
Дали строят свой
мираж.
«Ты мне ответишь ли, о
Сущий,
Зачем я жажду тех
границ?
Быть может, ждет меня
грядущий,
И я пред ним склоняюсь
ниц?
О сердце! в этих тенях
века,
Где истин нет, иному
верь!
В себе люби
сверхчеловека…
Явись, наш бог и
полузверь!
Я здесь свершаю путь
бесплодный,
Бессмысленный,
бесцельный путь,
Чтоб наконец душой
свободной
Ты мог пред Вечностью вздохнуть.
И чуять проблеск этой
дрожи,
В себе угадывать твой
вздох –
Мне всех иных
блаженств дороже…
На краткий миг, как
ты, я – бог!»
Гимн
Вновь закат оденет
Небо в багрянец.
Горе, кто обменит
На венок – венец.
Мраком мир не связан,
После ночи – свет.
Кто миропомазан,
Доли лучшей нет.
Утренние зори –
Блеск небесных крыл.
В этом вечном хоре
Бог вас возвестил.
Времени не будет,
Ночи и зари…
Горе, кто забудет,
Что они – цари!
Все жарче зной. Упав
на камне,
Я отдаюсь огню лучей,
Но мука смертная легка
мне
Под этот гимн, не знаю
чей.
И вот все явственней,
телесней
Ко мне, простершемуся
ниц,
Клонятся, с умиленной
песней,
Из волн воздушных
сонмы лиц.
О, сколько близких и
желанных,
И ты, забытая, и ты!
В чертах, огнями
осиянных,
Как не узнать твои черты!
И молнии горят
сапфиром,
Их синий отблеск –
вечный свет.
Мой слабый дух пред
лучшим миром
Уже заслышал свой
привет!
Но вдруг подымаюсь я,
вольный и дикий,
И тени сливаются,
гаснут в огне.
Шатаясь, кричу
я, – и хриплые крики
Лишь коршуны слышат в
дневной тишине.
«Я жизни твоей не
желаю, гробница,
Ты хочешь солгать,
гробовая плита!
Так, значит, за гранью
– вторая граница,
И смерть, как и жизнь,
только тень и черта?
Так, значит, за
смертью такой же бесплодный,
Такой же бесцельный,
бессмысленный путь?
И то же мечтанье о
воле свободной?
И та ж невозможность
во мгле потонуть?
И нет нам исхода! и
нет нам предела!
Исчезнуть, не быть,
истребиться нельзя!
Для воли, для духа,
для мысли, для тела
Единая, та же, все та
же стезя!»
Кричу я. И коршуны
носятся низко,
Из дали таинственной
манит мираж.
Там пальмы, там влага,
так ясно, так близко,
И дьяволы шепчут со
смехом: «Ты – наш!»
1902