Я – раб, и был рабом
покорным
Прекраснейшей из всех
цариц.
Пред взором, пламенным
и черным,
Я молча повергался
ниц.
Я лобызал следы
сандалий
На влажном утреннем
песке.
Меня мечтанья
опьяняли,
Когда царица шла к
реке.
И раз – мой взор,
сухой и страстный,
Я удержать в пыли не
мог,
И он скользнул к лицу
прекрасной
И очи бегло ей обжег…
И вздрогнула она от
гнева,
Казнь – оскорбителям
святынь!
И вдаль пошла – среди
напева
За ней толпившихся
рабынь.
И в ту же ночь я был
прикован
У ложа царского, как
пес.
И весь дрожал я,
очарован
Предчувствием
безвестных грез.
Она вошла стопой
неспешной,
Как только жрицы
входят в храм,
Такой прекрасной и
безгрешной,
Что было тягостно
очам.
И падали ее одежды
До ткани, бывшей на
груди…
И в ужасе сомкнул я
вежды…
Но голос мне шепнул:
гляди!
И юноша скользнул к
постели.
Она, покорная, ждала…
Лампад светильни
прошипели,
Настала тишина и мгла.
И было все на бред
похоже!
Я был свидетель чар
ночных,
Всего, что тайно кроет
ложе,
Их содроганий, стонов
их.
Я утром увидал их –
рядом!
Еще дрожащих в смене грез!
И вплоть до дня
впивался взглядом, –
Прикован к ложу их,
как пес.
Вот сослан я в
каменоломню,
Дроблю гранит, стирая
кровь.
Но эту ночь я помню!
помню!
О, если б пережить все
– вновь!
Ноябрь 1900