В зеркале смутно удвоены
(Словно мило-неверные
рифмы),
Свечи уже догорают.
Все неподвижно застыло:
Рюмки, бутылки, тарелки,
–
Кресла, картины и шубы,
Шубы, там вот, у входа.
Длинная зимняя ночь
Не удаляется прочь,
Мрак нам в окно
улыбается.
Глазки твои ненаглядные,
Глазки, слезами полные,
Дай расцелую я, милая!
Как хорошо нам в
молчании!
(Нам хорошо ведь, не
правда ли?)
Стоит ли жизнь, чтобы
плакать об ней!
Улыбнись, как недавно,
Когда ты хотела что-то
сказать
И вдруг покраснела,
смущенная,
Спряталась мне на плечо,
Отдаваясь минуте
банально-прекрасной.
А я целовал твои волосы
И смеялся. Смеялась и
ты, повторяя:
«Гадкий, гадкий!»
Улыбнись и не плачь!
Мы расстанемся
счастливо,
У подъезда холодного
дома,
Морозною ночью.
Из моих объятий ты
выскользнешь,
И вернешься опять, и
опять убежишь,
И потом, наконец,
Пойдешь, осторожно
ступая,
По темным ступеням.
Мать тебя дожидается,
Сидит, полусонная, в
кресле.
Номер «Нивы» заснул на
столе,
А чулок на коленях...
Как она вздрогнет,
услышав
Ключ, затрещавший в
замке!
Ей захочется броситься
Навстречу тебе, –
но она,
Надвинув очки,
принахмурится,
Спросит сурово:
«Откуда так поздно?» – А
ты,
Что ты ответишь тогда,
дорогая?