Холодно Каспию, старый
ворчит;
Длится зима
утомительно-долго.
Норд, налетев, его
волны рябит;
Льдом его колет
любовница-Волга!
Бок свой погреет
усталый старик
Там, у горячих
персидских предгорий…
Тщетно! вновь с севера
ветер возник,
Веет с России метелями…
Горе!
Злобно подымет
старик-исполин
Дряхлые воды, –
ударит с размаху,
Кинет суда по простору
пучин…
То-то матросы
натерпятся страху!
Помнит старик, как в
былые века
Он широко разлегался на
ложе…
Волга-Ахтуба была не
река,
Моря Азовского не было
тоже;
Все эти речки: Аму,
Сыр-Дарья,
Все, чем сегодня мы
карты узорим,
Были – его побережий
семья;
С Черным, как с братом,
сливался он морем!
И, обойдя сонм
Кавказских громад,
Узким далеко
простершись проливом,
Он омывал вековой
Арарат,
Спал у него под челом
горделивым.
Ныне увидишь ли старых
друзей?
Где ты, Масис,
охранитель ковчега?
Так же ли дремлешь в
гордыне своей? –
Хмурится Каспий, бьет в
берег с разбега.
Все здесь и чуждо и
ново ему:
Речки, холмы, города и
народы!
Вновь бы вернуться к
былому, к тому,
Что он знавал на
рассвете природы!
Видеть бы лес из
безмерных стволов,
А не из этих лимонов да
лавров!
Ждать мастодонтов и в
глуби валов
Прятать заботливо
ихтиозавров!
Ах, эти люди! Покинув
свой прах,
Бродят они средь зыбей
и в туманах,
Режут валы на стальных
скорлупах,
Прыгают ввысь на своих
гидропланах!
Все ненавистно теперь старику:
Все б затопить,
истребить, обесславить, –
Нивы, селенья и это
Баку,
Что его прежние глуби
буравит!
25 января 1917
Баку