Привык он рано презирать
святыни
И вдаль упрямо шел путем
своим.
В вине, и в буйной
страсти, и в морфине
Искал услад, и вышел
невредим.
Знал преклоненья;
женщины в восторге
Склонялись целовать его
стопы.
Как змеерушащий святой
Георгий,
Он слышал яростный
привет толпы.
И, проходя, как некий
странник в мире,
Доволен блеском дня и
тишью тьмы,
Не для других слагал он
на псалтири,
Как царь Давид, певучие
псалмы.
Он был везде: в
концерте, и в театре,
И в синема, где
заблестел экран;
Он жизнь бросал лукавой
Клеопатре,
Но не сломил его
Октавиан.
Вы пировали с ним, как
друг, быть может?
С ним, как любовница,
делили дрожь?
Нет, одиноко был им
искус прожит,
Его признанья, –
кроме песен, – ложь.
С недоуменьем, детским
и счастливым,
С лукавством старческим
– он пред собой
Глядит вперед. Простым
и прихотливым
Он может быть, но
должен быть – собой!
1912