Когда мечта, под волей
господина,
Должна идти вперед,
как вьючный мул, –
Поможешь ты,
скользящая терцина!
На высях гор закатный
луч уснул,
В лазури звезды –
крупны и алмазны,
Чуть слышен издали
прибойный гул.
Все образы, что ярки и
бессвязны,
Толпились быстро, в
белом блеске дня,
Во мраке встали в
строй однообразный.
Прочь все, что в жизни
мучило меня,
Что мукой-счастьем
волновало душу,
Томя надеждой, памятью
казня.
Я тайны дум недавних
не нарушу,
Вступаю в ночь видений
и чудес,
Как путник сходит с
корабля на сушу.
Я, тот, дневной, как
призрак дня, исчез,
Иной, ночной,
послушный воле тайной,
Стою я здесь, как пред
лицом небес!
Нет, выпадает жребий
не случайно;
Кому и славить нынче,
как не мне,
Рим погибающий строфой
бескрайней?
Я древность мира
высмотрел вполне,
По всем ее дорогам,
где возможно,
Бродил и помню все,
как сон во сне.
И вот виденья вновь
встают тревожно, –
Заклятьем вызваны
вновь к бытию,
Как в синема, проходят
фильмой сложной.
Знакомые картины
узнаю:
То – древний Рим, его
дворцы и храмы,
В лучах он нежит
красоту свою.
Повсюду – мрамор,
чисто, стены прямы;
Он, как бывало, светом
осиян,
На алтарях курятся
фимиамы…
Апрель 1918