Там, с угла
Оттанукзгла, где снегом зарылась Канада,
Где, гигантская кукла,
нос – в полюс, Америка, – рысь
Ждет, к суку прилегла,
взором мерит простор, если надо
Прыгнуть; в узких
зрачках – голод, страх, вековая корысть.
Тихо все от великой,
безмерно раздвинутой стужи;
Над рекой, по полям,
через лес январь белость простер;
Холод жмет, горы,
словно звериные туши, все туже;
Пусто; где-то неверно
чуть вьет дровосечий костер.
Рысь застыла, рысь
ждет, не протопчут ли четкость олени,
Не шмыгнет ли зайчонок
(соперник что волк и лиса!);
Рысь храбра; в теле
кровь долгих, тех же пустынь, поколений,
Рысей, грызших врага,
как грызет колкий холод леса.
Кровь стучит в тишине
пламенем напряженных артерий,
Лишь бы, по-белу алое,
алчь утолить довелось!
Не уступит, не сдаст
даже черно-пятнистой пантере,
Даже если из дебри,
рогами вперед, внове – лось!
Чу! Хруст. Что там?
Всей сжаться. За ствольями бурые лыжи
Лижут в дружном
скольженьи блистающий искрами наст.
Вот – он, жуткий, что
сон, – человек! вот он – хмурый и рыжий:
Топора синь, ружья
синь, мех куртки, тверд, прям, коренаст.
Сжаться, слиться, в
сук въесться! Что голода боли! Несносный
Эти блестки, свет
стали, свет лезвий, свет жалящих глаз!
Слиться, скрыться:
защита – не когти, не зубы, не сосны
Даже! выискать, где
под сугробом спасительный лаз!
Там, с угла
Оттанукзгла, где снегом зарылась Канада,
Где, гигантская кукла,
нос – в полюс, Америка, – век,
За веками, где звери
творили свой суд, если надо,
Там идет, лыжи
движутся, бог, власть огня, Человек!
17 октября 1922