Есть ряд картин, и
близких и далеких,
Таимых свято в глубине
души;
Они, в часы раздумий одиноких,
Встают, как яркий сон,
в ночной тиши:
Картина утра, –
миги до восхода,
Когда весь мир – как в
ожиданьи зал;
Явленья солнца жадно
ждет природа,
И первый луч
зеленовато-ал;
Картина вечера: луной
холодной
Волшебно залит лес,
балкон иль сад;
Все с фейной сказкой
так чудесно сходно,
И губы ищут ласки
наугад;
Картина первой встречи,
и разлуки,
И страстной ласки, и
прощальных слез;
Вот, в темноте, ломает
кто-то руки…
Вот плечи жжет касанье
черных кос…
Есть ряд картин, –
банальных, но которых
Нельзя без трепета
увидеть вновь:
Мы любим свет луны,
сирени шорох, –
За то, что наша в них
влита любовь!
И вот в числе таких
картин священных
Есть, в памяти моей,
еще одна;
Как скромный перл меж
перлов драгоценных,
В их ожерелье вплетена
она:
Картина вешних вод,
когда, как море,
Разлиты реки; всюду –
синева;
И лишь вода отражена во
взоре,
Да кое-где кусты, как
острова.
То – символ вечного
стремленья к воле,
Лик возрожденья в
мощной красоте…
Но дали вод,
затопленное поле
Иным намеком дороги
мечте!
Мне помнится –
безбережная Волга…
Мы – рядом двое,
склонены к рулю…
Был теплый вечер… Мы
стояли долго,
И в первый раз я
прошептал: «Люблю»
О, этот образ! Он
глубоко нежит,
Язвит, как жало
ласковой змеи,
Как сталь кинжала,
беспощадно режет
Все новые желания мои!
Он говорит о чувствах,
недоступных
Теперь душе; об том,
что много лет
Прошло с тех пор,
мучительных, преступных;
Что оживет земля, а
сердце – нет!
Пусть этот образ реет
так, – далекий
И вместе близкий, в
тайниках души,
Порой вставая, как
упрек жестокий,
И в модном зале, и в
ночной тиши!
30 апреля 1918