Давно охладели, давно
окаменели
Те выкрики дня, те
ночные слова:
Эти груди, что спруты,
тянулись ко мне ли?
Этих бедер уклоны я ль
целовал?
В памяти плиты сдвинуты
плотно,
Но мечты, зеленея,
пробились меж них:
Мастеров Ренессанса
живые полотна,
Где над воплем Помпеи
рубцевались межи.
Ведь так просто, как
счет, как сдача с кредитки,
С любовницей ночью
прощаться в дверях,
Чтоб соседка соседке
(шепот в ухо): «Гляди-тка!
Он – к жене на постель!
я-то знаю: две в ряд!»
И друзья хохотали, кем
был я брошен,
Бросил кого (за вином,
на авось),
Про то, как выл в страхе
разметанный Брокен,
Иль стилет трепетал
через сердце насквозь.
Были смерти, –
такие, что смерть лишь насмешка,
Были жизни, – и в
жизнях гейзер огней.
Но судьба, кто-то
властный, кричал мне: «Не мешкай!»
И строфы о них стали
стоном о ней.
Так все камни Эллад – в
Капитолии Рима,
Первых ящеров лет – в
зигзаге стрижа.
Пусть целую другую! Мне
только зримо,
Что я к той же груди,
сквозь годы, прижат!
7 июля 1922