Вот
единственный поцелуй,
который я
могу тебе дать.
М. Метерлинк
1
…И снова надолго зима
седьмой раз засыпала,
И в лунной улыбке
слезилось унынье опала,
И лес лунодумный,
казалося, был акварель сам,
А поезд стихийно
скользил по сверкающим рельсам;
Дышал паровоз тяжело;
вздохи были так дымны;
Свистки распевали
протяжно безумные гимны.
2
В купэ, где напоенный
лунными грезами воздух
Мечтал с нею вместе, с
ней, ясно-неясной, как грез дух,
Вошел он, преследуем
прошлым, преследуем вечно.
Их взоры струили
блаженную боль бесконечно.
Он сел машинально
напротив нее, озаренный
Луной, понимавшей
страданья души осребренной.
3
И не было слова, и не
было жажды созвучья,
И грезами груди дышали;
и голые сучья
Пророчили в окна о
шествии Истины голой,
Что шла к двум сердцам,
шла походкой тоскливо-тяжелой.
Когда же в сердца
одновременно грохнули стуки,
Враги протянули –
любовью зажженные руки.
4
И грезы запели, танцуя,
сплетаясь в узоры,
И прошлым друзья не
взглянули друг другу во взоры.
А если и было
когда-нибудь прошлое – в миге
Оно позабылось, как
строчки бессвязные – в книге.
– Твоя, –
прошептала, вспугнув тишину, пассажирка.
Звук сердца заискрил,
как камень – холодная кирка.
«Вина прощена», –
улыбнулося чувство рассудку.
«Она», завесенясь,
смахнула слезу-незабудку.
5
Он пал к ней на грудь,
как на розы атласистый венчик
Пчела упадает, как в
воду – обманутый птенчик.
И в каждой мечте и души
зачарованной фибре
Порхали, кружились,
крылили желанья-колибри.
– Вздымается
страсть, точно струй занесенные сабли!
6
Уста ее пил он, не
думая, царь ли он, раб ли…
А губы ее, эти губы –
как сладостный опий –
Его уносили в страну
дерзновенных утопий,
И с каждою новой своею
горячей печатью,
Твердя о воскресшей
любви всепобедном зачатьи,
Его постепенно мертвили
истомой атласа,
Сливая нектар свой
коварный застывшего часа.
1908