Ариадниной мамочке
Вуаль светло-зеленая с
сиреневыми мушками
Была слегка приподнята
над розовыми ушками.
Вуаль была чуть влажная,
она была чуть теплая,
И ты мне улыбалася,
красивая и добрая…
Смотрела в очи ласково,
смотрела в очи грезово,
Тревожила уснувшее и
улыбалась розово.
И я не слышал улицы со
звонами и гамами,
И сердце откликалося
взволнованными гаммами.
Шла ночь, шурша
кокетливо и шлейфами, и тканями,
Мы бархатною сказкою
сердца друг другу ранили.
Атласные пожатия…
рождения и гибели…
Отливы… содрогания…
кружения и прибыли…
Да разве тут до улицы со
звонами и шумами?!.
Да разве тут до города с
пытающими думами?!.
Кумирню строил в сердце
я, я строил в сердце пагоды…
Ах, губки эти алые и сочные,
как ягоды!
Расстались… для чего, спроси…
я долго грезил в комнате…
О, глазки в
слезках-капельках, мои глаза вы помните?
Вы помните? вы верите?
вы ждете! вы, кудесные!
Они неповторяемы
мгновенности чудесные!..
Я требую настойчиво,
приказываю пламенно:
Исчезни, все мне чуждое!
исчезни, город каменный!
Исчезни все, гнетущее!
исчезни, вся вселенная!
Все краткое! все
хрупкое! все мелкое! все тленное!
А мы, моя красавица,
утопимся в забвении,
Очаровав порывностью
бесстрастное мгновение!..
1910. Январь