Лакей и сенбернар – ах,
оба баритоны! –
Встречали нас в дверях
ответом на звонок.
Камелии. Ковры.
Гостиной сребротоны.
Два пуфа и диван. И
шесть бесшумных ног.
Мы двое к ней пришли.
Она была чужою.
Он знал ее, но я представлен
в этот раз.
Мне сдержанный привет,
и сенбернару Джою
Уйти куда-нибудь и не
мешать – приказ.
Салонный разговор,
удобный для аббата,
Для доблестной ханжи и
столь же для гетер.
И мы уже не мы: Альфред
и Травиата.
И вот уже оркестр. И
вот уже партер.
Так: входим в роли мы
совсем непроизвольно.
Но режет сердце мне
точеный комплимент.
Как больно говорить!
Как нестерпимо больно,
Когда предвидишь вот
любой, любой момент!
Все знаем наперед: и
будет то, что смято
Когда-то, кем-то, как и
где – не все равно ль?
И в ужасе, в
тоске, – Альфред и Травиата, –
Мы шутим – как тогда! – Лелея нашу боль…
1914. Осень