В столице Грузии
загорной,
Спускающейся по холмам
К реке
неряшливо-проворной,
Есть милое моим мечтам.
Но тем странней мое
влеченье
В те чуждые душе края,
Что никакого впечатления
От них не взял на север
я.
И тем страннее для
рассказа,
Что не смутила ни на миг
Меня загадочность
Кавказа
(Я Лермонтова не
постиг)…
Однако в Грузии загорной
Есть милое моим мечтам:
Я вижу женщину, всю черной,
Кому я имени не дам.
Она стройна, мала и
нервна,
Лицо бескровно, все –
вопрос,
Оно трагически безгневно
И постоянно, как утес.
Уста умершей; уголками
Слегка опущены; сарказм
И чувственность – в
извечной драме;
В глазах, – угрозье
горлоспазм.
Не встретите на горных
шпилях
Ее «с раздумьем на
челе»:
Она всегда в
автомобилях,
Она всегда навеселе!
Я не пойму – ты явь иль
пена
Прибоя грез моих, но
ввек
Ты в памяти запечатлена,
Нечеловечий человек.
1918. Октябрь