На «Сказках Гофмана»,
зимою,
Я был невольно
потрясен
И больно уязвлен
толпою,
Нарушившей чаруйный
сон:
Когда в конце второго
акта
Злодей Олимпию разбил,
Олимпию, – как
символ такта, –
Чью душу Гофман
полюбил,
И Гофман закричал от
муки
(Ведь он мечту свою
терял!) –
Нежданные метнулись
звуки:
Вульгарно зал
захохотал!..
Я побледнел. Мне
больно стало
И стыдно, стыдно за
толпу:
Она над драмой
хохотала,
Как над каким-то
«ки-ка-пу»…
И я не знал, куда мне
деться
От острой боли и
стыда,
И погрузился в
интермеццо
Пред пятым актом –
навсегда.
1918