И потрясающих
утопий
Мы ждем, как
розовых слонов.
Из меня
Я – эгофутурист.
Всероссно
Твердят: он – первый,
кто сказал,
Что все былое – безвопросно,
Чье имя наполняет зал.
Мои поэзы – в каждом
доме,
На хуторе и в шалаше.
Я действен даже на
пароме
И в каждой рядовой душе.
Я созерцаю – то из
рубок,
То из вагона, то в лесу,
Как пьют «Громокипящий
кубок» –
Животворящую росу!
Всегда чуждаясь
хулиганства,
В последователях обрел
Завистливое самозванство
И вот презрел их, как
орел:
Вскрылил – и только.
Голубело.
Спокойно небо. Золотó
Плеща, как гейзер,
солнце пело.
Так: что мне надо, стало
то!
Я пел бессмертные поэзы,
Воспламеняя солнце,
свет,
И облака – луны
плерэзы –
Рвал беззаботно – я,
поэт.
Когда же мне надоедала
Покорствующая луна,
Спускался я к горе
Гудала,
Пронзовывал ее до дна…
А то в певучей Бордигере
Я впрыгивал лазурно в
трам:
Кондуктор, певший с
Кавальери
По вечерам, днем пел горам.
Бывал на полюсах, мечтая
Построить дамбы к ним,
не то
На бригах долго. Вот
прямая
Была б дорога для авто!
Мне стало скучно в
иностранах:
Все так обыденно, все
так
Мною ожиданно. В
романах,
В стихах, в мечтах – все
«точно так».
Сказав планетам: «Приготовьте
Мне век», спустился я в
Москве;
Увидел парня в желтой
кофте –
Все закружилось в
голове…
Он был отолпен. Как
торговцы,
Ругалась мыслевая часть,
Другая – верно,
желтокофтцы –
К его ногам готова
пасть.
Я изумился. Все так дико
Мне показалось. Это «он»
Обрадовался мне до
крика.
«Не розовеющий ли
слон?» –
Подумал я, в восторге
млея,
Обескураженный поэт.
Толпа раздалась, как
аллея.
«Я. –
Маяковский», – был ответ.
Увы, я не поверил гриму
(Душа прибоем солона)…
Как поводырь, повел по
Крыму
Столь розовевшего слона.
И только где-то в
смрадной Керчи
Я вдруг открыл, рассеяв
сон,
Что слон-то мой – из
гуттаперчи,
А следовательно – не
слон.
Взорлило облегченно
тело, –
Вновь чувствую себя
царем!
Поэт! поэт! совсем не
дело
Ставать тебе поводырем.
1914. 21 января
С.-Петербург