Она заходила
антрактами –
красивая, стройная,
бледная,
С глазами, почти
перелитыми
всей синью своей в
мои,
Надменная, гордая, юная
и все-таки
бедная-бедная
В ей чуждом моем
окружении
стояла, мечту затаив.
Хотя титулована громкая
ее мировая фамилия,
Хотя ее мужа сокровища
диковинней всяких
чудес,
Была эта тихая
женщина –
как грустная белая
лилия,
Попавшая в море, –
рожденная,
казалось бы, грезить в
пруде…
И были в том вычурном
городе
мои выступленья
увенчаны
С тюльпанами и
гиацинтами
бесчисленным строем
корзин,
К которым конверты
приколоты
с короной тоскующей
женщины,
Мечтавшей скрестить наши
разные,
опасные наши стези…
Но как-то все не было
времени
с ней дружески
поразговаривать:
Иными глазами
захваченный,
свиданья я с ней не
искал,
Хотя и не мог не
почувствовать
ее пепелившего зарева,
Не знать, что она –
переполненный
и жаждущий жажды
бокал…
И раз, только раз, в
упоении
приема толпы
триумфального,
Спускаясь со сцены по
лесенке,
ведущей железным
винтом,
Я с нею столкнулся,
прижавшейся
к стене, и не вынес
печального
Молящего взора –
дотронулся
до губ еще теплым
стихом…
1930
Toila