Октябрьский полдень.
Полный штиль.
При двадцатиузловом ходе
Плывем на белом
пароходе.
Направо Готланд. Острый
шпиль
Над старой киркой.
Крылья мельниц
И Висби, Висби
вдалеке!..
По палубе несется
кельнер
С бутылкой Rheingold'a в
руке.
За пароходом вьются
чайки,
Ловя бросаемый им хлеб,
И некоторые всезнайки
Уж знают (хоть узнать им
где б?),
Что «гений Игорь Северянин,
В Штеттин плывущий, на
борту».
Все смотрят: где он? Вот
крестьянин,
Вот финн с сигарою во
рту,
Вот златозубая банкирша,
Что с вершей смешивает
виршу,
Вот клетчатый и бритый
бритт.
Где я – никто не
говорит,
А только ищет. Я же в
куртке
Своей рыбачьей, воротник
Подняв, стремлю чрез
борт окурки,
Обдумывая свой дневник.
Луч солнца
матово-опалов,
И дым из труб, что льнет
к волне,
На фоне солнца, в пелене
Из бронзы. «Rügen» без причалов
Идет на Сванемюнде. В
шесть
Утра войдем мы в Одер:
есть
Еще нам время для
прогулок
По палубам. Как дико
гулок
Басящий «Rügen»'a гудок!
Лунеет ночь. За дальним
Висби
Темнеет берега клочок:
Уж не Миррэлия ль? Ах, в
высь бы
Подняться чайкой –
обозреть
Окрестности: так грустно
ведь
Без сказочной страны на
свете!..
Вот шведы расставляют
сети.
Повисли шлюпок паруса.
Я различаю голоса.
Лунеет ночь. И на
востоке
Броженье света и теней.
И ночь почти уж на истёке.
Жена устала. Нежно к ней
Я обращаюсь, и в каюту
Уходим мы, спустя
минуту.
1928