Не угнаться и драматургу
за тем, что выдумает
жизнь сама.
Бродила Собака по
Петербургу,
и сошла Собака с ума.
Долго выла в своем
подвале,
ей противно, что пол
нечист.
Прежних невинных нету в
зале,
завсегдатаем стал
че-кист.
Ей бы теплых помоев
корыто, –
(чекистских красных она
не ест).
И, обезумев, стала
открыто
она стремиться из этих
мест.
Беженства всем известна
картина,
было опасностей без
числа.
Впрочем, Собака до
Берлина
благополучно добрела.
«Здесь оснуюсь, – решила
псица, –
будет вдоволь мягких
помой;
народ знакомый, родные
лица,
вот Есенин, а вот
Толстой».
Увы, и родные не те уже
ныне!
Нет невинных, грязен
подвал,
и тот же дьявол-чекист в
Берлине
правит тот же красный
бал.
Пришлось Собаке в
Берлине круто.
Бредет, качаясь, на худых
ногах –
куда? не найдет ли она
приюта
у нас на Сенских
берегах?
Что ж? Здесь каждый –
бродяга-собака
и поглупел, скажу не в
укор.
Конечно, позорна Собака,
однако
это еще невинный позор.
Июнь 1922
(на случай)
Париж