Знаю ржавые трубы я,
понимаю, куда бег чей;
знаю, если слова грубые,
–
сейчас же легче.
Если выберу порвотнее
(как серое мыло),
чтобы дур тошнило,
а дуракам было обидно –
было! –
сейчас же я беззаботнее,
и за себя не так стыдно.
Если засадить словами
в одну яму Бога и
проститутку,
то пока они в яме –
вздохнешь на минутку.
Всякий раскрытый рот
мажь
заношенной сорочкой,
все, не благословясь,
наотмашь
бей черной строчкой.
Положим, тут самовранье:
мышонком сверкнет
радость;
строчки – строчки, не
ременье;
но отдышаться надо ж?
Да!
Так всегда!
скажешь погаже,
погрубее, – сейчас же
весело, точно выпил
пенного…
Но отчего?
Не знаю, отчего. А жалею
и его,
его, обыкновенного,
его, таковского,
как все мы, здешние, –
грешного, –
Владимира Маяковского.
13 октября 1916