З. В. Р. Р.
Когда были зори
июльские багровые,
Ангел, в одежде
шарманщика, пришел к ней
на дачу, где,
счастливая, она жила.
Только всего и было,
что зори багровые.
Спросил ее шарманщик:
одно ли у тебя сердце?
Она подумала и сказала:
три.
Заплакал шарманщик,
шарманку завертел свою,
другие слушали и ничего
не понимали,
но выговаривала
шарманка ясно для нее:
«Посмотри, посмотри на
зори багровые,
вынуты у тебя будут все
три сердца,
три раны, три раны
останутся вместо них…»
Розовые в свете зорь
багровеющих,
розовые капали у Ангела
слезы…
Кончилась песенка, и
пошел он прочь.
Но чуть вышел за ограду
садовую,
встречу ему попался
пустой извозчик,
старый старичишка с
белой бородой.
Увидал старичишка
Ангела,
начал, на чем свет
стоит, ругаться:
«Ах ты, своевольник,
такой-сякой,
Ах ты, жалетель без
ума-разума,
чего распустил розовые
слюни,
душу человечью на месте
убил?
Гляди, вот, ее
веревочка длинная,
в тысячу дней тесемка,
и не сряду на ней, не
сряду три узелка!
Тысячу дней ты сделал
минуточкой,
да как ты осмелился на
такое,
силы человечьи не ты
считал!»
Испугался Ангел, и
слезы высохли.
Николая-Угодника узнал
он:
нажалуется, не минует,
– как быть?
А извозчик на козлах
прыгает,
рукой морщинистой
машет:
«Иди, неуемный, иди
назад,
сыграй ей такую
песенку,
чтобы все, что узнала, забыла;
а тебе нагоняй – своим
чередом».
Побежал Ангел,
спотыкается,
спешит, а она на том же
месте,
только не стоит – сидит
на песке.
И видит Ангел: губы у
нее белые.
Вынуты у нее все три
сердца,
но не три раны, а одна.
Привязал к шарманке
веревочку,
длинную веревочку с
тремя узелками,
длинную веревочку в
тысячу дней,
и заиграл Ангел
песенку,
песенку забвенную,
бедную,
возвращая Время в свой
круг,
покрывая тьмою
грядущее,
чтобы копились силы
человечьи
по воле Того, Кто их
знал.
И дрожал шарманщик, играючи:
закроется ли тройная
рана?
вернется ли в свои дни
душа?
Люди подбежали, подняли
ту, что сидела с белыми
губами.
Она очнулась, слушает,
глядит,
смеется: – «Ах, вдруг
точно уснула я,
и что-то снилось мне,
что – не знаю…»
Три сердца ее Ангел
увидал,
три сына, Смертью
отмеченные,
три узелка на веревочке
длинной,
на длинной веревочке в
тысячу дней.
А Николай-Угодник у
решетки дожидается,
посадил Ангела в
старенькую пролетку
и судить его за
самовластье повез.
__________
Недаром разгорались
зори багровые.
У кого не вынули они
сердца?
Не оставили кровавых
ран?
У той, что на даче
жила, счастливая,
первое сердце взяли
чужие,
второе – свои, а третье
– неизвестно, кто.
Но три раны не
сливались в единую,
потому что давал ей сил
для страданья,
давал каждый из тысячи
дней.
1914-1918
СПб