Припадок кончен.
Грусть в опале.
Приемлю жизнь, как
первый сон.
Вчера прочел я в
«Капитале»,
Что для поэтов –
Свой закон.
Метель теперь
Хоть чертом вой,
Стучись утопленником
голым,
Я с отрезвевшей головой
Товарищ бодрым и
веселым.
Гнилых нам нечего
жалеть,
Да и меня жалеть не
нужно,
Коль мог покорно умереть
Я в этой завирухе
вьюжной.
Тинь-тинь, синица!
Добрый день!
Не бойся!
Я тебя не трону.
И коль угодно,
На плетень
Садись по птичьему
закону.
Закон вращенья в мире
есть,
Он – отношенье
Средь живущих.
Коль ты с людьми единой
кущи,
Имеешь право
Лечь и сесть.
Привет тебе,
Мой бедный клен!
Прости, что я тебя
обидел.
Твоя одежда в рваном
виде,
Но будешь
Новой наделен.
Без ордера тебе апрель
Зеленую отпустит шапку,
И тихо
В нежную охапку
Тебя обнимет повитель.
И выйдет девушка к тебе,
Водой окатит из колодца,
Чтобы в суровом октябре
Ты мог с метелями
бороться.
А ночью
Выплывет луна.
Ее не слопали собаки:
Она была лишь не видна
Из-за людской
Кровавой драки.
Но драка кончилась…
И вот –
Она своим лимонным
светом
Деревьям, в зелень
разодетым,
Сиянье звучное
Польет.
Так пей же, грудь моя,
Весну!
Волнуйся новыми
Стихами!
Я нынче, отходя ко сну,
Не поругаюсь
С петухами.
Земля, земля!
Ты не металл.
Металл ведь
Не пускает почку.
Достаточно попасть
На строчку
И вдруг –
Понятен «Капитал».
Декабрь 1924