Безоблачным сводом
раскинулось небо Эллады,
Лазурного моря прозрачны
спокойные волны,
Средь рощ апельсинных
белеют дворцов колоннады,
Создания смертных
слились с совершенством природы.
О, тут ли не жизнь, в
этой чудной стране вдохновенья,
Где все лишь послушно
любви обольстительной власти?
Но здесь, как и всюду,
таятся и скорбь, и мученья,
Где волны морские – там
бури, где люди – там страсти.
На холм близ Коринфа,
где высится храм Афродиты,
Печальная путница входит
походкой усталой.
Разбросаны кудри,
сандалии пылью покрыты,
И к поясу лира привязана
лентою алой.
Уже доносились к ней
смеха и пения звуки,
Уж веял зефир, ароматами
роз напоенный…
К стене заповедной с
мольбой возвела она руки,
И тихо «люблю» прошептал
ее голос влюбленный.
Вмиг дверь отворилась от
силы волшебного слова,
И взорам пытливым
представился сад Афродиты,
Где в каждом цветке все
услады блаженства земного,
Любви торжествующей,
были незримо разлиты.
Прекрасные дети:
Нарцисс, Ганимед и другие
Оставили игры и путницу
все обступили
– Могу ли я видеть
Киприду, мои дорогие?
Спросила их дева, хитон
отряхая от пыли.
– Богини нет дома, –
Нарцисс отвечал без смущенья, –
– На свадьбу в Милет
пригласили ее и Гимена,
Но с нами Эрот, – перед
ним ты повергни моленья,
Да кстати, о милая,
выпусти крошку из плена!
Тут мальчик раздвинул
жасмина пахучие ветки…
Прелестный ребенок,
сложив мотыльковые крылья,
В оковах лежал в глубине
позолоченной клетки
С унылым сознаньем
неволи, тоски и бессилья.
– Клянуся Кипридой,
терплю понапрасну я, дева!
За детскую шалость
томлюся теперь в заключенье! –
Вскричал он, и глазки
его заблестели от гнева, –
А пухлые ручки решетку
трясли в нетерпенье.
Красавица камень
схватила: под сильным ударом
Замки обломились и
тесная клетка открыта…
– Однако, признайся,
Эрот, ведь, наверное, даром
Любимого сына не стала б
карать Афродита?
– Ну, веришь ли, даже не
стоит рассказывать, право:
Однажды на праздник в
Афины отправились боги;
А я сговорился (не
правда ль, пустая забава)
С друзьями моими
разграбить Олимпа чертоги.
Со мной во главе, все за
дело взялись, не робея;
Тот тащит сандалии,
посох и шляпу Гермеса,
Кто – тирс Диониса, кто
– шлем и доспехи Арея,
Кто – лук Артемиды, кто
– жезл и перуны Зевеса.
Затем мы поспешно
спустилися в сад Афродиты
И в розовых кущах добычу
запрятали тайно.
Никто б не узнал, где
пропавшие вещи сокрыты,
Когда бы Гимен не
проведал об этом случайно…
Докучный мальчишка! Я
это ему не забуду,
Не дам похваляться
Гефеста горбатого сыну!
Иль мало ему, что от
тяжких цепей его всюду
Лишь ссоры одни, – о
влюбленных же нет и помину.
– Нет, мальчик, –
ответила дева, – ты ропщешь напрасно,
Меня не связуют желанные
узы Гимена,
А я... я страдаю!… Фаона
любила я страстно,
И камнем тяжелым мне
грудь его давит измена! –
– Мы горю поможем, –
Эрот улыбнулся, – тобою
Спасенный от клетки,
тебя наградить я сумею.
Подай-ка мне лиру, я так
ее нежно настрою,
Что милого сердце
вернешь ты, наверное, ею!
И точно, когда,
возвратившись к себе в Митилены
В божественных строфах
«десятая муза» воспела
Могущество вечное сына
«рожденной из пены»,
Изменник вернулся и
сердце ей отдал всецело.
Бессмертного имени слава
объемлет полмира;
Блажен, кто избегнул
волны поглощающей Леты,
Чья, чести достойная,
лавром увенчана лира, –
Награда, которой поныне
гордятся поэты.
1891