За поёмами Улыбыша
Кружат облачные вентери.
Закурилася ковыльница
Подкопытною танагою.
Ой, не зымь
лузга-заманница
Запоршила переточины, –
Подымались злы татаровья
На зарайскую сторонушку.
Не ждала Рязань, не
чуяла
А и той разбойной
допоти,
Под фатой варяжьей
засынькой
Коротала ночку темную.
Не совиный ух защурился,
И не волчья пасть
оскалилась, –
То Батый с холма
Чурилкова
Показал орде на зарево.
Как взглянули
звезды-ласточки,
Загадали думу-полымя:
Чтой-то Русь захолынулася,
Аль не слышит лязгу
бранного?
Щебетнули звезды месяцу:
«Ой ты, желтое ягнятище!
Ты не мни траву
небесную,
Перестань бодаться с
тучами.
Подыми-ка глазы-уголья
На рязанскую сторонушку
Да позарься в
кутомарине,
Что там
движется-колышется?»
Как взглянул тут месяц с
привязи,
А ин жвачка зубы
вытерпла,
Поперхнулся с перепужины
И на землю кровью
кашлянул.
Ой, текут кровя
сугорами,
Стонут пасишные пажити,
Разыгрались злы
татаровья,
Кровь полониками
черпают.
Впереди сам хан на
выпячи
На коне сидит улыбисто
И жует, слюнявя бороду,
Кус подохлой кобылятины.
Говорит он псиным
голосом:
«Ой ли, титники
братанове,
Не пора ль нам с
пира-пображни
Настремнить коней в
Московию?»
*
От Ольшан до Швивой
Заводи
Знают песни про Евпатия.
Их поют от белой вызнати
До холопного сермяжника.
Хоть и много песен
сложено,
Да ни слову не уважено,
Не сочесть похвал той
удали,
Не ославить смелой
доблести.
Вились кудри у Евпатия,
В три ряда на плечи
падали.
За гленищем ножик
сеченый
Подпирал колено белое.
Как держал он кузню-крыницу,
Лошадей ковал да
бражничал,
Да пешнёвые угорины
Двумя пальцами
вытягивал.
Много лонешнего смолота
В закромах его затулено.
Не один рукав молодушек,
Утираясь, продырявился.
Да не любы, вишь,
удалому
Эти всхлипы серых
журушек,
А мила ему зазнобушка,
Что ль рязанская
сторонушка.
*
Ой, не совы плачут
полночью, –
За Коломной бабы
хныкают,
В хомутах и наколодниках
Повели мужей татаровья.
Свищут потные погонщики,
Подгоняют полонянников,
По пыжну путю-дороженьке
Ставят вехами головушки.
Соходилися боярове,
Суд рядили, споры
ладили,
Как смутить им силу
вражию,
Соблюсти им Русь
кондовую.
Снаряжали побегушника,
Уручали светлой
грамотой:
«Ты беги, зови
детинушку,
На усуду свет Евпатия».
Ой, не колоб в поле
катится
На позыв колдуньи с
Шехмина, –
Проскакал ездок на
Пилево,
Да назад опять ворочает.
На полях рязанских
светится
Березняк при блеске
месяца,
Освещая путь-дороженьку
От Ольшан до Швивой
Заводи.
Прискакал ездок к
Евпатию,
Вынул вязевую грамоту:
«Ой ты, лазушновый
баторе,
Выручай ты Русь от
лихости!»
*
У Палаги-шинкачерихи
На меду вино развожено,
Кумачовые кумашницы
Рушниками занавешаны.
Соходилися товарищи
Свет хороброго Евпатия,
Над сивухой думы думали,
Запивали думы брагою.
Говорил Евпатий
бражникам:
«Ой ли, други
закадычные,
Вы не пейте зелена вина,
Не губите сметку
русскую.
Зелено вино – мыслям
пагуба,
Телесам оно – что коса
траве,
Налетят на вас злые
вороги
И развеют вас по
соломинке!»
*
Не заря течет за
Коломною,
Не пожар стоит над
путиною –
Бьются
соколы-дружинники,
Налетая на татаровье.
Всколыхнулось сердце
Батыя:
Что случилось там,
приключилося?
Не рязанцы ль встали
мертвые
На побоище кроволитное?
А рязанцам стать –
Только спьяну спать;
Не в бою бы быть,
А в снопах лежать.
Скачет хан на бела
батыря,
С губ бежит слюна
капучая.
И не меч Евпатий
вытянул,
А свеча в руках
затеплилась.
Не березки-белоличушки
Из-под гоноби подрублены
–
Полегли соколья-дружники
Под татарскими
насечками.
Возговóрит лютый ханище:
«Ой ли,
черти-куралесники,
Отешите череп батыря
Что ль на чашу на
сивушную».
Уж он пьет не пьет,
курвяжится,
Оглянётся да понюхает:
«А всего ты, сила
русская,
На тыновье загодилася».
1912, <1925>