Мы на холме священном
расцвели,
Под тенью мирт; меж
наших кущ, в пыли,
Рукою времени
безжалостной разбиты,
Лежат развалины: здесь
прежде чудный храм
Воздвигнут был в честь
юной Афродиты, –
Приют любви и смертным
и богам,
Где голуби Кипридины,
воркуя,
Не заглушали звуков
поцелуя,
И не смущал бряцанием
цепей
Влюбленных пар суровый
Гименей…
И мы росли, мы пышно
увядали,
Мы алым цветом взоры
восхищали,
И цвет наш – означал
любовь…
Но раз к порогу
мраморной святыни
Пришла красавица,
печальна и бледна;
С осанкой царственной и
поступью богини,
Приблизясь к храму,
молвила она:
« – Сюда, к жилищу
граций и харит,
Пришла и я, истерзана
тоскою…
Здесь все блистает
радостью одною,
Все о любви, о счастье
говорит…
Вокруг меня повсюду
розы, розы!..
Завидую вам, милые
цветы:
Вы счастливы… Богиня
красоты,
Тебе несу моления и
слезы…
Пойми меня… я гибну…
пощади!..
Перстами дивными
коснись моей груди…
Ужель навек мои умчатся
грезы,
Как сладостный, как
мимолетный сон?
И не поймет, и не
узнает он,
Как я… Сильней
благоухайте, розы,
И заглушите сердца
стон!…»
Так говоря, она
смотрела вниз,
Где на ристалище, луною
освещенный,
Меж сверстников,
прекрасный как Парис,
Стоял Тезея сын.
Борьбою увлеченный,
Метая диск искусною
рукой,
Не видел он в игре
своей беспечной,
Как чей-то взор с
безумною тоской
В него впивался, с
нежностью такой
И мукой страсти
бесконечной!
«Я помню день, –
шептала вновь она, –
Когда, надежд на
счастие полна,
Впервые я под мужний
кров вступила,
Столь дорогой и
ненавистный мне,
Где думала в спокойной
тишине
Прожить всю жизнь… и
где ее разбила…
Мой брачный пир уж
подходил к концу,
Венок из белых роз так
шел к его лицу!..
Не знаю, почему –
спросить я не посмела,
Кто он; но все мне
нравилося в нем…
И взор его, пылающий
огнем,
И кудри темные, упавшие
на плечи,
И стройный стан, и
мужественный вид,
И легкий пух его ланит,
Спаленных солнцем…
голос!.. речи!..
О, нет! – то был не
человек, а бог!
Никто из смертных, из
людей не мог
Вместить в себя такие
совершенства…
И вмиг ключом во мне
забила кровь!..
Вся трепетала я от муки
и блаженства!…
Я все смотрела, глаз не
опуская,
На милый лик… – «Вот,
Федра дорогая,
Сказал Тезей, мой сын,
мой Ипполит;
Люби его!…» И я его
люблю!..
Киприда светлая! один
лишь миг, молю,
Дай счастья мне!.. О,
только миг один!..
Сюда, ко мне!.. мой друг,
мой бог!.. мой сын!..»
Но вздохи страсти эхо
разнося,
Одно ей вторило… И
изнывала вся,
И плакала она от
тягостной печали,
От безнадежной,
пламенной тоски…
А мы сильней, сильней
благоухали
И… пожелтели наши
лепестки!
С тех пор прошло уж
много долгих лет.
Разрушен храм
бессмертной Афродиты,
И жертвенник погас, и
гимны позабыты,
А мы живем… Нас нежит
солнца свет,
К нам соловьиные
несутся трели…
Но грустно нам звучит
любви привет,
Мы от тоски, от горя
пожелтели!
Наш ненавистный, наш
презренный цвет
Не радует уж больше
взор влюбленных, –
То скорби цвет,
страданий затаенных,
Преступной страсти,
ревности сокрытой,
Любви отвергнутой и
мести ядовитой!
1889