В тот день
укрепленные города будут,
как развалины
в лесах... и будет пусто.
Кн. Исайи. XVII
То был зловещий сон: по
дебрям и лесам,
Казалось, я блуждал, не
находя дороги;
Ползли над головой,
нахмуренны и строги,
Гряды свинцовых туч по
бледным небесам;
И ветер завывал, гуляя
на просторе,
И ворон, каркая,
кружился надо мной;
И нелюдимый бор, как
сумрачное море,
Таинственно гудел в
пустыне вековой...
И вот, когда я шел
кустарником дремучим,
Во мраке увидал я груды
кирпичей;
Покрыты были мхом
расщелины камней,
И плиты поросли
репейником колючим.
По шатким ступеням
спустился я к реке,
Где арки от мостов и
темные громады
Низверженных бойниц
чернели вдалеке.
Клубящийся туман окутал
анфилады
Разрушенных дворцов и
волны, и леса;
И палевой зари желтела
полоса
Меж дремлющих столбов
гранитной колоннады;
И расстилал залив
безжизненную даль,
Едва мерцавшую, как
матовая сталь.
То правда или нет, но
мнилось, что когда-то
Бродил я много раз по
этим берегам:
И сердце дрогнуло,
предчувствием объято...
О нет, не может быть,
не верю я очам!
В столице молодой всё
пышно и богато,
Там – жизнь и суета, а
здесь лишь дикий бор,
Венчая мертвый прах
покинутых развалин,
Уходит без конца в
неведомый простор;
И шум его ветвей,
торжественно печален,
Доносится ко мне, как
грозный приговор:
«Тебя я победил,
отверженное племя!
Довольно вам грозить
железом и огнем,
Бессильные рабы! Мое
настало время,
И снова мой намет
раскинул я кругом.
Мои кудрявые зеленые
дружины
Я приступом повел с
полунощных пустынь
На величавый ряд
незыблемых твердынь,
И вот в пыли лежат их
жалкие руины!..»
Но шепоту дерев я
криком отвечал:
«О нет, неистребим наш
светлый идеал!
Надеяться и ждать,
любить и ненавидеть,
И кровью истекать в
мучительной борьбе,
Чтоб здание веков в
развалинах увидеть,
О нет, могучий лес, не
верю я тебе!
И смело проложу я путь
к желанной цели!..»
А сосны мрачные
по-прежнему шумели
И мне насмешливо кивали
головой,
И я бежать хотел с
безумною тоской,
Но лес меня хватал
колючими ветвями,
Как будто длинными
костлявыми руками;
И рвался я вперед и,
ужасом объят,
Проснулся наконец... С
каким порывом жадным
Я бросился к окну, как
был я детски рад,
Как стало для меня всё
милым и отрадным:
И утра бледного сырая
полутьма,
И вечный гул толпы на
улице широкой,
Свистков протяжный вой
на фабрике далекой,
И тяжкий гром колес, и
мокрые дома.
Пусть небо надо мной
безжизненно и мутно...
Я тех, кого вчера
презрением клеймил,
Из глубины души теперь
благословил!
О, как поближе к ним
казалось мне уютно,
Как просто и тепло я
вновь их полюбил!
Август 1884