Тебе, о нежная, не до
моей цевницы.
Лишь одному теперь
из-под густой ресницы
Сияет ласково твой
темный, тихий взор,
Когда над нивами
сверкает хлебозор,
И ночь исполнена тоской
и вожделеньем.
Вчера, едва заря
померкла над селеньем,
И месяц забелел из
голубых глубин,
У ветхого плетня, в
тени густых рябин,
Я вас подслушивал,
ревнивый и печальный.
Мерцали молнии, и
отзвук песни дальной
Томился, замирал. А я,
боясь дохнуть,
Смотрел, как томно ты
взволнованную грудь
Его лобзаниям и ласкам
предавала,
Безмолвно таяла,
томилась и пылала…
Как нежно пальцами его
лицо брала,
Смотря ему в глаза.
Какою ты была
Зараз и царственной, и
страстной, и стыдливой.
Шептали юноши
завистливо: «счастливый!»
И долго голос твой во
мраке слышал я:
«Вот губы, плечи,
грудь… целуй, твоя, твоя!»