Прими меня, родной,
убогий храм,
Где я искал и находил
спасенье.
Куда ребенком бегал по
утрам
К заутрене, в святое
воскресенье.
Все в доме спят. Я тихо
выйду вон,
Взволнован весь, и
полон опасенья,
Не опоздать бы. На
призывный звон
Спешу чрез лес,
весенний и зеленый.
Крестясь, всхожу на
сумрачный амвон,
Едва лучом янтарным
окропленный.
Глядят в окно и шепчут
меж собой,
Прильнув к стеклу,
березы, липы, клены.
Иконостас с золоченой
резьбой
Давно потуск. Как
небеса синея,
Венчает своды купол
голубой.
Мерцают свечи, кротко
пламенея
Колеблющимся желтым
язычком.
Истлевшая, тяжелая
Минея
На клиросе лежит перед
дьячком,
И староста обходит по
приделам,
Звеня о блюдо медным
пятачком.
Растаял ладан. В дыме
поределом
Блистает медь закрытых
царских врат;
Алтарь сияет радостным
пределом,
Где нет скорбей:
сомнений и утрат.
Мой старый храм! Как
сердцу вожделенен
В твой темный рай
замедленный возврат!
Всё то, чем мир для
сердца многоценен
Я приношу к ступеням
алтаря,
И мой восторг, как
золото, нетленен
Моей весны ненастная
заря!
Как быстро ты достигла
половины,
Огнями зол, бушуя и
горя.
Как с высей гор бегущие
лавины,
Так громы бед гремели
надо мной.
Но детство вдруг, с
улыбкою невинной,
Как весть, как зов
отчизны неземной,
Ко мне сошло из чистых
поднебесий,
Чтоб утолить кровавой
язвы зной.
В душе поет, поет
«Христос воскресе»,
И предо мною, как
забытый сон,
Алтарь, врата в
задернутой завесе,
– Сквозь золото
краснеющий виссон.