Хоть я с тобой беседовал
немного,
Но мне твои запомнились
черты,
Смиренная служительница
Бога!
Ясна душой, весь мир
любила ты:
Твои глаза так ласково
смотрели
На небеса, деревья, на
цветы,
В родных лугах расцветшие
в апреле.
Когда, прозябший,
зеленел листок,
Когда лучи что день
теплее грели,
И под окном разлившийся
поток
Бежал, шумел, блистая в
мутной пене,
Синела даль, и искрился
восток, –
Бывало, ты на ветхие
ступени
Присядешь, рада солнышку
весны,
На жребий свой без
жалобы, без пени;
А небеса – прозрачны и
ясны,
И облаков блуждающие
лодки
По ним бегут, как
золотые сны.
Я помню лик твой,
старческий и кроткий,
И белизну смиренного
чепца.
Ты мать была для всякого
сиротки:
И из гнезда упавшего
птенца,
И бедную ободранную
кошку,
У твоего бродящую
крыльца,
Равно жалела. К твоему
окошку
Все бедняки окрестных
деревень
Протаптывали верную
дорожку.
В раю теперь твоя святая
тень.
Как твердо ты твоей
служила вере,
Полна любви Христовой. В
летний день,
Бывало, стукну я у
низкой двери,
И в бедный дом войду.
Как ангел ты;
Вокруг ютятся страждущие
звери,
Горят лампадки, и цветут
цветы,
И ты – живой символ
долготерпенья –
Струишь на всех сиянье
доброты.
Среди страстей окружного
кипенья
Ты пребыла младенчески
чиста.
Вся жизнь твоя –
молитвенное пенье;
Ты – фимиам перед лицом
Христа.
Твоя весна текла под
сводом храма,
В горниле бед, молитвы и
поста;
И горькой жизни
тягостная драма
Спокойною зарей
завершена.
Ты умерла, как облак
фимиама;
Над гробом – мир, покой
и тишина.
И каждый год трава
могилы малой
Родной любви слезой
орошена.
Над насыпью, вовеки не
увялый,
Цветет венок из полевых
цветов.
Фиалка синяя и розан
алый
Сквозь изумруд березовых
листов
Благоухают вечерами мая.
И дремлет ряд
разрушенных крестов,
Словам небес задумчиво
внимая.