В огромном городе,
холодном и враждебном,
Кровь сердца моего
сосавшем, как упырь,
Твой только воздух был
мне сладким и целебным,
Богоявленский
монастырь.
Уж двор твой снежные
окутали покровы,
А дни всё делались
короче и темней,
Но с верой ждали мы во
мгле зимы суровой
Ликующих Пасхальных
дней.
О, как я полюбил твоих
смиренных братий,
Как с их молитвами свои
сливать привык,
Когда за всенощной
горит в огнях и злате
Пречистой Девы темный
лик.
В опавших деревах
шумела злая вьюга,
И опустелый сад застыл
в снегу седом;
Твой пастырь с птицами
умчался к морю юга,
Затих его священный
дом.
И тщетно Бога мы молили
о возврате…
Влачились скупо дни
средь медленных забот,
Всё так же колокол
скликал безмолвных братий
В святые вечера суббот.
Вот день, когда Христос
был встречен Симеоном…
Февральский луч готов
разрушить снежный плен…
В огнях собор; идет с
кадилом благовонным
Иеродьякон Гермоген.
Епископ снова наш, наш
пастырь снова с нами,
В притвор он шествует с
сияющим жезлом,
В смиренной мантии,
струящейся волнами,
И в омофоре голубом.
Дни первые поста!
Святое излиянье
Того, что в сердце мы
от всех людей храним,
И повторяющий молитву
покаянья
Суровый инок Серафим!
Унылый благовест,
алтарь неозаренный,
И клира черного чуть
слышный, скорбный глас…
Взывает горестно
епископ сокрушенный:
«О, Господи, помилуй
нас!»
Суббота Вербная! синеют
волны дыма,
С ветвями вешних верб,
поет «Осанна» клир.
И кажется: Христос к
вратам Иерусалима
Грядет страдать за
грешный мир.
И гласом сладостным ко
Господу взывая,
Смиренный Гермоген у
Царских Врат склонен:
В одной руке – свеча, в
другой – святая вайя,
Еврейским детям вторит
он.
Вот день единственный –
постящихся награда!
Повсюду блеск свечей и
пурпур багряниц,
Псалмы Пасхальные
доносятся из сада,
Сливаясь с щебетаньем
птиц,
Горят трехсвещники в
цветах благоуханных,
Раскрыты алтари, и
голубая твердь
Струится из окон, и
клир в одеждах рдяных
Поет: «поправши смертью
смерть».
Меж молодых берез ты
шествуешь «со славой»,
Наш пастырь. У дверей
служители твои
Уже набросили на стан
твой величавый
Лазурной мантии струи.
Архимандрит и клир,
прося благословенья,
Склонились пред тобой,
струя душистый дым,
И девы чистые запели в
отдаленьи:
«Светися, Иерусалим».
О, как я полюбил
таинственным покоем
И шумом голубей весною
полный сад,
И дом епископский, священный
дом, над коим
Незримо ангелы парят.
К нему толпы сирот
приходят, не робея,
В нем груди дышится
отрадней и вольней,
Над ним лазурь небес
как будто голубее,
И облака над ним
нежней.
Туда, туда летят души
моей моленья:
Я тихою мечтой блуждаю
каждый день
В задумчивом саду, где
храм Богоявленья
Зовет меня в святую
сень.