Сергей Соловьев. МОСКВА



Виктору Гофману

 1

И этих лет я с сердца не сотру:
Воспоминания тем явственней, чем старе.
Как помню я прогулки поутру
И радость игр на Зубовском бульваре!
Я ростом был тогда почти что клоп,
Но помню яркость первых созерцаний,
Как я испуганно порою жался к няне,
Увидев желтый, деревянный гроб…
Как я всегда любил весну в Москве:
Побег ручьев, детей веселых визги
И одуванчики в густой траве,
Как золота расплавленного брызги.
Пролеток яростно грохочет колесо;
Листы берез благоуханно клейки.
Ребенок катит желтое серсо,
Болтают няни, сидя на скамейке.
Вот мальчуган, одетый как матрос,
Прошел с зеленым, глянцевитым шаром.
И небеса синеют над бульваром,
И ветер шелестит вершинами берез.
Лужайки, влажным светом залитые,
Костюмов свежих разноцветный драп,
И девочек головки золотые,
И ленты их весенних, легких шляп!

Порой случалось забрести на рынок,
Где пахли рыб обмерзлые хвосты.
Там находил я пищу для мечты
Средь грубо размалеванных картинок,
Повешенных в порядке вдоль стены.
Меня пугала тел греховных груда,
Летящих в бездну ада, и Иуда
На огненных коленях сатаны.
Я помню вывеску с надтреснутою буквой,
Капусты запах, грязные столы,
И кадки, мерзлою наполненные клюквой,
И много мокрой, красной пастилы.

Как я любил осматривать киоски,
Читать названия дешевых книг,
И в колокола нежном отголоске
Подслушивать знакомый мне язык.
Я меж Остоженкою и Арбатом вырос,
И помню в смутном, детском полусне
Приходский храм, и полный певчих клирос,
Иконостас, сияющий в огне.
Я помню тихий Штатный переулок
И в небе знаки первые весны:
Просохли камни, шум пролеток гулок,
И облаков бегут причудливые сны.
Как ярки трав зеленые побеги!
Всё омывается волнами янтаря…
И гаснет память о недавнем снеге,
И гаснет медленно вечерняя заря.


2

Веселый вечер майский. Все от жара
Выходят отдохнуть, садятся у крыльца,
И грохот музыки доносится е бульвара…
Меж листьями горят отливы багреца.
Вкруг храма белого, в пыли, уснули скверы,
На клумбах зыблются спаленные цветы,
И еще дышит зной от каменной плиты.
Роями вывелись на улицах гетеры.
И, тросточкой махая, кавалеры
Им шепчут на ухо развратные слова.
Бульвар стоит теперь, и густ, и пылен…
Уже детьми истоптана трава,
И против шалунов городовой бессилен.
Всегда знакомых встретишь в этот час.
На пыльном небе звездочка мерцает,
И где-то мертвый вспыхивает газ…
И незаметно ночь горячий день сменяет.
А в переулках, у Москвы-реки,
Фабричные толпятся, дети, бабы…
Здесь замирает гул пролеток слабый;
Отражены в воде, мерцают огоньки;
А запад меркнет, тусклый и кровавый.
В сиянии лучистых, крупных звезд
Блестят Кремля золоченые главы
И обрисованный узором четким крест.
Далеко сад раскинулся тенистый,
А там, за ним – несметные огни.
Приятно сесть под деревом, в тени,
Где веет ветер чистый.

Люблю Никольскую полночною порой;
Здесь экипажей шум и заглушен, и ровен;
Люблю я двери запертых часовен
И огонек лампадки золотой.
Я, шляпу сняв, крещусь благоговейно…
Вдруг – белый свет из верхнего окна,
И вижу вывеску нарядную Феррейна,
Где до утра не знают сна.
Закрыты окна лавки синодальной.
Вот у дверей, затворенных пока,
Молебна ждет народ многострадальный:
В нем вера в чудо глубока.

О, ночи синие! притихший гул пролеток!
Душа, восторг невыразимый пей.
Луна, скиталица заоблачных степей,
О, как твой взор – и благостен и кроток!




      Сергей Соловьев. SILVAE (СБ. ЦВЕТЫ И ЛАДАН. 1907)