И вот, Венецию покинув,
Я путь направил в
теплый край.
Под тяжким грузом
апельсинов
Поникли ветви… Вот он
– рай
Страдальцев северной
чахотки…
Качаются рыбачьи лодки
На ложе вспененных
валов,
И тянет парус рыболов.
Мы проезжали мимо
Пели,
И поезд наш летел, как
челн,
Окно кропили брызги волн,
Они играли, и кипели,
И обнимали грудь
земли,
Смеясь в серебряной
пыли.
Как долго не терял я
веры,
Что отдохну в твоей
тиши,
Отель укромный
Бордигеры,
Где цвел апрель моей
души!
Пусть хлещет дождь и
даль в тумане,
Твоих заветных
очертаний
Как не узнать? В тени
садов
Вот группа розовых
домов;
Зеленые, сквозные
ставни
На окнах их, как и
тогда;
И детства первого года
Мне былью кажутся
недавней,
И дождь, который в
крышу бьет,
Мне песни старые поет.
И целый день, где роща
дремлет
Масличных, страждущих
стволов,
Внимал я песне, что
подъемлет
Веселье голубых валов.
И эти песни Нереиды
Смывали горькие обиды:
Я злобный север
забывал,
И ропот моря придавал
Моим воспоминаньям
крылья.
Отца я видел нежный
взор…
Но ночь, подкравшись
словно вор,
Вдруг падала. Лишь
Вентимилья
Огнями озаряла мрак,
Светясь над морем, как
маяк.
Страна цветов! в
мечтах влюбленных
Храню я, как заветный
клад,
Твоих фиалок
благовонных
Чуть слышный, легкий
аромат,
Златовоздушные мимозы,
Вдоль стен виющиеся
розы
И рощи пальм по
склонам гор.
Их каждый год сечет
топор
В священный дар, на
праздник Рима.
Олива, искривясь от
мук,
Простерла узловатый
сук,
В листве из голубого
дыма:
В ее тени ронял
Христос
Росу окровавленных
слез.
Здесь мой отец мечтой
упорной,
Забыв о настоящем зле,
От жизненной юдоли
черной
Летел к своей святой
земле.
И пели пальмы и
маслины
Ему о рае Палестины
И трогали его до слез.
Не чаял он грядущих
гроз
И брату слал привет
любовный
На север, в темную
Москву…
А тот, во сне и наяву
Горел идеею церковной,
За что его равно бранил
Безбожник и
славянофил.
Но к делу и без
отступлений!
Ушел я вдаль за много
миль,
Ломило от ходьбы
колени,
На башмаках белела
пыль.
Но дивный вид мне
придал крылья:
Передо мною Вентимилья
Открылась в утренних
лучах;
Вещая о прошедших
днях,
Остатки древних
бастионов
Грозят соседним
племенам,
Хоть мох чернеет по
стенам.
Я вновь иду вдоль
горных склонов,
Границу перейти спешу
И ветром Франции дышу.
Я шаг замедлил в
восхищенье
На рубеже соседних
стран:
Привет тебе во имя
мщенья,
Привет, союзница
славян!
Союз наш, гордый и
могучий,
Уже затмил грозящей
тучей
Магометанскую луну.
Надеясь на тебя одну,
Мы православным
государям
Приветы царственные
шлем.
Уже близок день:
ударит гром,
И мы всей силою ударим
На общего врага… он
пал,
И вновь на Рейне
гордый Галл.
Повеял ветер с дальних
мысов…
Я шел вперед вдоль
пышных вилл,
Чернели копья
кипарисов
Над тихим мрамором
могил.
Всё влажной свежестью
дышало,
Кой-где долину
украшала
Мгла померанцевых
садов.
Под грузом золотых
плодов,
Как уголь, деревца
чернели.
Как сны, стояли
облака;
В мечтах про древние
века
Разрушенные башни
тлели.
Мне не забыть средь
снежных бурь
То утро, солнце и
лазурь.
Тебе приветливое
слово,
Уютный пансион Joli:
Как весело в твоей
столовой
Минуты ужина текли!
Мне нравился
французский повар,
Кругом жужжал родной
мне говор,
Но я от земляков своих
Таился, – было не до
них.
Но тертые каштаны с
кремом
Я брал второй и третий
раз…
Иду к себе. Девятый
час.
Прозрачным, голубым
Эдемом,
Легка, бесплотна, как
зефир,
Ночь осенила спящий
мир.
И это в ноябре! У
нас-то!
Подумать страшно! но
боюсь:
Московских патриотов
каста
Решит, что я теперь
француз.
Но всё равно: ее
злословья
Не избежать, – так на
здоровье!
Забыт, забыт
московский ад:
Передо мною не Арбат,
С его густым,
зловонным мраком,
Туманом, желтым и
гнилым,
Всё застилающим, как
дым,
С толпой, привыкшей к
вечным вракам,
Болтающей и в этот час
О том, что Бальмонт –
ловелас.