I
Беспечный жил народ в
счастливом городке:
Любил он красоту и дольней
жизни сладость;
Была в его душе
младенческая радость.
Венчанный гроздьями и с
чашею в руке,
Смеялся медный фавн, и
украшали стену
То хороводы муз, то
пляшущий кентавр.
В те дни умели жить и
жизни знали цену:
Пенатов бронзовых
скрывал поникший лавр.
В уютных домиках всё
радовало чувство.
Начертан был рукой
художника узор
Домашней утвари и
кухонных амфор;
У древних даже в том –
великое искусство,
Как столик мраморный
поддерживает Гриф
Когтистой лапою, свой
острый клюв склонив.
Их бани вознеслись, как
царские чертоги,
Во храмах мирные,
смеющиеся боги
Взирают на толпу, и
приглашает всех
К беспечной радости их
благодатный смех.
Здесь даже в смерти нет
ни страха, ни печали:
Под кипарисами могильный
барельеф
Изображает нимф и хоры
сельских дев,
И радость буйную
священных вакханалий.
И надо всем – твоя
приветная краса,
Воздушно-голубой залив
Партенопеи!
И дым Везувия над
кровлями Помпеи,
Не страшный никому,
восходит в небеса,
Подобный облаку, и
розовый, и нежный,
Блистая на заре улыбкой
безмятежной.
II
Но смерть и к ним
пришла: под огненным дождем,
На город падавшим, под
грозной тучей пепла
Толпа от ужаса безумного
ослепла:
Отрады человек не
находил ни в чем.
Теряя с жизнью всё, в
своих богов на веря,
Он молча умирал,
беспомощнее зверя.
Подножья идолов он с
воплем обнимал,
Но Олимпийский бог,
блаженный и прекрасный,
Облитый заревом, с
улыбкой безучастной
На мраморном лице,
моленьям не внимал.
И гибло жалкое,
беспомощное племя:
Торжествовала смерть, остановилось
время,
Умолк последний крик...
И лишь один горит
Везувий в черной мгле,
как факел Евменид.
III
Над городом века
неслышно протекли,
И царства рушились; но
пеплом сохраненный,
Доныне он лежит, как
труп непогребенный,
Среди безрадостной и
выжженной земли.
Кругом – последнего
мгновенья ужас вечный, –
В низверженных богах с
улыбкой их беспечной,
В остатках от одежд, от
хлеба и плодов,
В безмолвных комнатах и
опустелых лавках
И даже в ларчике с
флаконом для духов,
В коробочке румян, в
запястьях и булавках;
Как будто бы вчера
прорыт глубокий след
Тяжелым колесом повозок
нагруженных,
Как будто мрамор бань
был только что согрет
Прикосновеньем тел,
елеем умащенных.
Воздушнее мечты –
картины на стене:
Тритон на водяном
чешуйчатом коне,
И в ризах веющих
божественные Музы;
Здесь всё кругом полно
могильной красоты,
Не мертвой, не живой, но
вечной, как Медузы
Окаменелые от ужаса
черты...
…………………………………………………
А в голубых волнах
белеют паруса,
И дым Везувия, красою
безмятежной
Блистая на заре,
восходит в небеса
Подобный облаку, и
розовый, и нежный.
1891