I
Я прихожу сюда, как
верный пилигрим:
Ты, город первых золотых
видений,
Путем блаженных мук и
горьких упоений
Мне сделался опять
любимым и родным.
Как полюбил веселые
мосты я,
И снег, сверкающий на
солнце февраля,
И влажную лазурь, и
главы золотые,
И стены ветхие Кремля.
И путь вдвоем, в
полночный час, в пролетке,
Улыбок и очей безмолвный
разговор…
Безлюдны улицы, железные
решетки
Одели окна банков и
контор.
О, путь изученный и
слишком, слишком краткий,
Когда в сердцах растет
восторженная жуть,
Головка на плечо
склоняется украдкой,
И отдается вся
взволнованная грудь.
Я пью с твоих ресниц
младенческие слезы,
Покуда мы вдвоем, и
переулок пуст;
И аромат измятой розы
Сливается с дыханьем
милых уст.
II
Один я в тихом кабинете,
Шумит за окнами вода.
Возможно ли уснуть,
когда
Еще не смыли слезы эти
Душистых губ твоих
следа?
Шуми, вода! Я спать не
стану.
Но миг любви уже далек,
Спадает с розы лепесток,
И сладко мне тревожить
рану,
Целуя вянущий цветок.
Хочу обнять твои колени
И вылить, вылить без
следа
Огонь, скрываемый года…
Греми, роскошный гром
весенний,
Шуми, безумная вода!
III
Порхали звезды снеговые,
Прохожим шапки серебря.
Один над волнами Москвы
я
Скитался ночью ноября.
И я склонился на перила
Уединенного моста,
Где волны плакали уныло
У облетевшего куста.
И думал я, безумья
полный,
Всё той же мукою томим:
О, если б кануть в эти
волны
Под небом, черным и
пустым.
Ведь не осталось больше
силы,
Чтобы бороться вновь и
вновь…
Усни на дне речной
могилы,
Печальная моя любовь!
Но умирал порыв
бесплодный,
И вся душа моя тогда
Была угрюмой и холодной,
Как эта черная вода.
IV
Ее всё нет. Она обманет,
Моленьям горьким не
внемля.
Уж вечер голубой туманит
Дворцы и купола Кремля.
Я подавляю приступ
жгучий
Внезапно закипевших
слез,
А подо мною мост
гремучий
Шумит и гнется от колес.
Мальчишка на углу
голодный
Прохожим продает цветки,
Уж веет сыростью
холодной
От померкающей реки.
К чему букеты из сирени
Тебе, мой светлый
майский день?
Ведь в этой кофточке
весенней
Ты вся – как белая
сирень.
Ты улыбнешься ль, взявши
розу,
Простишь мне муки и
любовь?
Или опять таит угрозу
Твоя нахмуренная бровь?
Нет, ты добра, как ангел
Божий,
Ты мне простишь мой
страстный бред,
Мою тоску… Но отчего же
Тебя всё нет, тебя всё
нет?
V
Ты не пришла, и за город
спешу я,
В больной груди
удерживая плач.
Найдем ли мы хоть миг
для поцелуя
Среди садов и
многолюдных дач?
Иль не сужден мне
поцелуй прощальный,
И мы с тобой простимся
посреди
Чужих людей, и пред
разлукой дальной
Я не прижму тебя к
истерзанной груди?
Так вот конец любви
такой горячей!
Так вот венец таких
прекрасных грез!
Все ночи сохнуть в
непрерывном плаче,
Встречать зарю средь
бешенства и слез!
О, только б раз
коснуться губок милых!
Последнего желанья
побороть
Я не могу, я больше
ждать не в силах…
Спаси меня, спаси меня,
Господь!
VI
Удалось мне быть твоим
соседом,
И шепнул тебе словцо
исподтишка я.
Ты со мною рядом за
обедом
Молчаливая и грустная
какая!
Если б, если б хоть одну
минутку
Нам проститься люди не
мешали,
И обнять я мог мою
малютку,
Что на кресле киснет в
теплой шали.
Отчего ты, милая,
надулась?
Иль меня стыдишься при
народе?
Только дедушке приветно
улыбнулась,
Старичку, одетому по
моде.
Но добился я желанной
ласки,
И утешил сердце хоть
немножко.
А у милой сон смыкает
глазки,
И в углу она воркует с
кошкой.
VII
Я вижу вас опять,
знакомые места
Веселых праздников, однообразных
буден.
Уж наступил июль. Москва
давно пуста,
И сам Кузнецкий Мост
притих и стал безлюден.
Как это всё иным
казалось в феврале:
И Вольф, и Теодор, и
Шанкс, и Дациаро,
И ты, свидетель тайн,
наперсник мой Ралле,
Кого не в первый раз
поет моя кифара.
Я замедляю шаг, в
невольном забытье:
У памятника, здесь, на
месте этом самом…
Но, овладев собой, иду к
Готье,
Где в самый зной свежо и
пахнет книжным хламом.
Вот Мельпомены храм, где
царствует фон-Боль,
А там – исчадие
последних, модных вкусов –
Как новый Вавилон,
воздвигся Метрополь,
Исконный твой очаг,
великолепный Брюсов.
Учитель и поэт! я верю в
наш союз,
Тебя поет мой стих и
славит благодарно:
Ты покорил себе
иноплеменных муз,
И медь Пентадия, и
вольный стих Верхарна.
Но дальше, дальше в
путь. Как душно и тепло!
Вот и Мясницкая. Здесь
каждый дом – поэма,
Здесь всё мне дорого: и
эта надпись Пло,
И царственный почтамт, и
угол у Эйнема.
Где ты теперь, богиня
этих мест?
Встают, как наяву, в
моих бессонных грезах
Твой взор задумчивый и
твой пластичный жест,
Пушистое боа и шляпа в
мелких розах.
Ты примешь ли опять
влюбленные стихи,
Которые от всех я так
ревниво прячу,
И марципанные конфеты, и
духи,
И розы алые, и жизнь мою
в придачу?