В священном городе, где
почиют
Тела апостолов
первоверховных,
Где кровью их освящена земля,
Тебя я встретил. Иноком
смиренным
Воскресный ты на клиросе
канон
Читал болезненным и
слабым гласом.
И не пришло мне в голову
спросить,
Кто сей монах смиренный.
А наутро
Увидел я тебя перед
престолом,
И слабая твоя глава
склонялась,
Как цвет полей, росою
отягченный,
Под царским игом митры
золотой.
И пышные латинские
соборы
Покинул я для тесного
ковчега,
Где ты с ничтожной
горстию славян
Молился по уставу
Византии.
Забывши пышный пурпур
кардиналов,
Языческую роскошь
Ватикана
И мертвое, холодное
величье
Бесчисленных, пустеющих
церквей, –
К тебе я шел по вечерам
субботним.
Звучал так сладко твой
канон вечерний,
Когда ты смерть Христову
славословил,
Голгофы крест и утро
Воскресенья.
Больной, тщедушный, с
чахлой, впалой грудью,
Казался ты видением
бесплотным,
Но светлый мир сиял в
твоих очах
И радость вечная о
вечном Боге.
Как ты любил церковный
этот град,
Твой злой недуг целившую
чужбину,
Великий Рим, который
быль прославлен
Второго Павла словом
золотым.
Как ты любил Яникул,
обагренный
Божественною кровию Петра,
Где он простер
дряхлеющие руки
На древе крестном,
головою вниз,
И вспоминал брега
Генисарета,
И рыб улов, и тайную
трапезу,
И заповедь: паси Моих
овец.
Направив путь к снегам
моей отчизны,
Вторично в Рим я прибыл
из Помпеи
И в храм пришел на
площади Кавур.
И клирик мне с ликующим
лицом:
«Мы покидаем Рим.
Архимандрит
Епископом назначен на
Волыни.
Пождите здесь. Еще он в
алтаре,
Он молится». И церковь
опустела,
И я тебя в притворе
темном ждал.
И светел вышел ты из
алтаря,
И на лице твоем еще
лежало
Иных миров лучистое
сиянье.
И вместе мы простились с
вечным Римом,
И ты с каким-то
ангельским смиреньем
Сказал: «Хоть плоть
смущается моя,
Но радуется дух». (Ты
разумел
Высокий труд
святительского сана.)
И молвивши: «До встречи
на Волыни»,
Ты надо мной простер
святую руку
И в дальний путь меня
благословил.
Спеши ж теперь в
роскошные поля
Родных степей, где дикие
курганы
Вещают нам о днях
богатырей,
О днях побед над
полчищем монгола.
Да укрепляет ветр
Червонной Руси
Твою изнемогающую грудь.
Спеши, там жатва уж
давно созрела,
И только ждет усердного
жнеца.
Неси туда евангелие
мира,
И подыми заблудшее овча
С любовью на епископское
рамо.
Да озарит родимую Волынь
Сиянье золотого омофора!