В ужасный день, под
стон февральской вьюги,
Неистово шумевшей
средь могил,
Твою гробницу на краю
Калуги
Я посетил.
Но я не помню
грустного погоста,
И верю в твой сияющий
возврат,
Алкавший посвященья в
анагноста,
Мой тихий брат.
Для Церкви нет ни
тления, ни гроба:
Два инока, покинув дом
родной,
Пустынею теперь идем
мы оба
В полдневный зной.
Далек наш путь: кувшин
последний выпит,
Засох язык, изранены
ступни…
Но в глубь пустынь
уводит нас Египет,
Как в оны дни.
Нам даст ночлег святой
отец пустынник,
Для мглы пещер
презревший грешный свет,
И пальма пыльная
уронит финик
Нам на обед.
Когда ж тоска по
радостям и миру
Охватит нас и вспыхнет
страстный зной,
Пречистой Деве мы поем
стихиру,
Лишь Ей одной.
Она одна – наставница
монахов,
Мы к ней взываем: и во
сне, и въявь,
Пречистая, от помыслов
и страхов
Избавь, избавь.
И мы придем к Ее садам
цветущим,
Где навсегда Она
воздвигла трон,
Где иноки поют по
райским кущам
Горы Афон.
Где райским изумрудом
дышит море,
Где гнезда келий
вьются по скалам,
И где Она, в лазурном
омофоре,
Сквозь фимиам,
Плывущие благословляет
лодки,
И вся сияет в тверди
голубой…
Мой милый брат, горé,
сжимая четки,
Идем с тобой!
Молитвой и постом
противясь змию,
Свершаем мы, паломники
святынь,
Наш путь из киновии в
киновию
В песках пустынь.
21 мая 1914
Дедово