Ю. А. Веселовскому
Я был для вас «горбатым
Джиакомо»,
Беспомощный калека и
поэт...
Я голос смерти слышал с
детских лет...
Мне с детских лет отчаянье
знакомо,
И холоден мой мраморный
сонет!
Я в мир вступил для
пытки, для изгнанья,
Посмешищем для взоров и
зеркал,
Я брел один тропой
воспоминанья,
Я новый мир в прошедшем
отыскал,
Отчизну – в
бесконечности скитанья...
Тщету земного, цепь
страстей и бед
Постигнул я и презирал
забавы:
Больным дитятей жаждал
я побед,
Калека, жаждал кликов
бранной славы.
И стал мне чужд и
непонятен свет!
Следы руин, останки
базилики
И бледный мрамор славил
гордый стих.
Я воскресил
померкнувшие лики,
И твой холодный труп, о
Рим великий,
Я отогрел в объятиях
своих!
Я в этом мире полюбил
одни
Латинские и эллинские
тексты...
В бесславные,
бессмысленные дни
Светили мне угасшие
огни –
Семпронии, Тиберии и
Сексты!..
Я полюбил тебя,
холодный Рим,
Твои мосты, гигантские
дороги,
Полубогов, чей взор
неумолим
И чьи черты неумолимо
строги,
Чей каждый шаг и взгляд
неотвратим!..
Я полюбил латинский,
звучный стих,
Подобный медным трубам
легионов,
И кодексы бесчисленных
законов,
Шум форума, гром битвы,
звуки стонов –
И высший разум я
провидел в них.
И вечный мир
классической Эллады
Я полюбил как
воплощенный миф.
Среди холмов, близ моря
колоннады...
И мир былой, грядущий
мир затмив,
Согрел мне грудь, не
знавшую отрады.
Я полюбил мерцанья
ночника,
Всегда больной,
задумчивый, убогий,
Всегда один, похож на
паука,
Я воскрешал минувшие
века,
В тиши ночей мне
улыбались боги.
Как мертвый сон
недвижного затона,
Я полюбил музеев
тишину,
Где время спит, где из
немого лона
Видения встают и вниз
ко дну
Скользят под властью
вечного закона.
Я полюбил скитанье без
конца,
Переходить от веры к
новой вере,
И я влачил, как ты,
Аллигиери,
Свою тоску, надежды и
потери,
Но песнь моя не славила
Творца.
От первых дней земного
бытия
Я видел слезы, слышал
стон проклятий:
Ворчал отец, и, злобу
затая,
Мне не дарила мать
своих объятий,
И мерзок стал мне
глупый Раканатий!..
Я прошептал
божественный обет,
И я творил, вливая яд
вопросов,
И все, что создавал во
мне поэт,
С насмешкой горькой
разрушал философ,
И понял я... нигде
отрады нет.
Я звал любовь, но и в слезах
любви
Я не обрел желанного
забвенья.
Ко мне любовь
склонилась на мгновенье
И унеслась... Я клял
мечты свои,
Был женский смех
наградой вдохновенья!
О мрамор плит я бился
головой;
Тот, перед кем
склонились все поэты,
Просил любви, как нищий
пред толпой,
Она – молчала... Волны
мертвой Леты
Сошлись над бедной
головой...
И дни ползли, и шел за
годом год,
И гаснул, гаснул
страсти пламень бурный,
И чужд страстей,
волнений и забот,
Я стал надгробной,
мраморною урной,
Где плачет ветер, небо
слезы льет!
На мрамор плит
гирляндою искусной
Пусть бросит смерть
последние листы,
И пусть ее холодные
персты
Несут мне в дар
безжалостный и грустный
Прощальные поблекшие
цветы.
Безумствуя и каждый миг
сгорая,
Я ласки женской не
сумел найти,
Я не шепчу молитвы,
умирая,
Не помышляю об ином
пути,
И для меня безгласны
струны Рая!