Воздушно-облачный, неверный, как
мечтанья,
над
грязным городом, где вечен смрад и гул,
легко-телесные
он принял очертания
и, в
синеву небес вливаясь, утонул.
Он
уплывает ввысь, туда, навстречу снегу,
чтоб
с ним соткать одну серебряную нить,
и
землю белую и снежных тучек негу
в
один серебряный напев соединить.
Он
каждый миг иной, он бледное дыхание
под
тяжким саваном затихнувшей земли,
его
излучины, порывы, колыханье
возводят
новый мир в лазоревой дали;
как
жизнь богата их и как их смерть богата!
Смотри,
как мчатся вдаль крылатые ладьи
за
далью золотой, туда, в страну заката…
Вот
снова замерли в бессильном забытьи.
Им
нет нигде пути, им нет нигде запрета,
они
печаль земли возносят до луны,
то
удлиняются, как призрак минарета,
то
развеваются, как утренние сны.
Им
свят один закон – безбрежный мир свободы,
нет
их причудливей, нет в мире их вольней:
едва
протянуты готические своды,
уж
мир классических воздвигся ступеней,
дым
ластится к земле волнистый, оживленный,
то
увядает вдруг, как вянут паруса,
растет
над лесом крыш воздушною колонной,
но
умирать уходит в небеса!