Полу-задумалась она, полу-устала…
Увы, как скучно все, обыденно
кругом!
Она рассеяно семь раз перелистала
свой маленький альбом.
Давно заброшены Бодлер и
«Заратустра»,
здесь все по-прежнему, кто что бы ни
сказал…
И вот откинулась, следя, как гаснет
люстра,
и засыпает зал.
Она не чувствует, как шаль сползла с
колена,
молчит, рассеянно оборку теребя,
но вдруг потухший взгляд коснулся
гобелена, –
и узнает себя.
То было век назад… В старинной
амазонке
она изысканно склоняется к луке,
на длинные черты вуаль спадает
тонкий,
и кречет на руке.
Сверкает первый луч сквозь зелень
молодую,
крупицы золота усыпали лужок,
все внятней хоры птиц, и песню
золотую
вдали запел рожок.
Последняя звезда еще дрожит и тает,
как капля поздняя серебряной росы,
лишь эхо смутное из чащи долетает
да где-то лают псы…
И та, другая, ей так странно
улыбнулась,
и перья длинные чуть тронул ветерок…
Забилось сердце в ней, но вот она
проснулась,
и замолчал рожок…