I.
Под строгим куполом, обнявшись,
облака
легли задумчивой, готическою аркой,
как красный взгляд лампад,
застенчиво-неяркий
дрожит вечерний луч, лиясь издалека.
Тогда в священные вступаю я века;
как мрамор строгих плит, кропя
слезою жаркой
страницы белые, я плачу над
Петраркой,
и в целом мире мне лишь ты одна
близка!
Как гордо высятся божественные
строки,
где буква каждая безгрешна и
стройна.
Проносятся в душе блаженно-одинокой
два белых Ангела: Любовь и Тишина;
и милый образ твой, и близкий и
далекий;
мне улыбается с узорного окна.
II.
Но жизни шум, как режущий свисток,
как в улье гул жужжаний
перекрестный,
бессмысленный, глухой, разноголосный
смывает все, уносит, как поток.
Раздроблены ступени строгих строк,
и вновь кругом воздвигнут мир
несносный
громадою незыблемой и косной,
уныло-скуп, бессмысленно-жесток.
Разорваны видений вереницы,
вот закачался и распался храм;
но сердцу верится, что где-то там,
где спят веков священные гробницы,
еще плывет и тает фимиам,
и шелестят безгрешные страницы.
III.
Как цепкий плющ церковную ограду,
моя душа, обвив мечту свою,
не отдает ее небытию,
хоть рвется тщетно превозмочь
преграду.
Нельзя продлить небесную отраду,
прильнуть насильно к райскому ручью…
Мятежный дух я смерти предаю,
вторгаясь в Рай, я стану ближе к
Аду!
Вот из-под ног уходит мрамор плит,
и за колонной рушится колонна,
и свод разъят… Лишь образ Твой,
Мадонна,
немеркнущим сиянием залит,
лишь перед Ним сквозь мрак и клубы
дыма
Любовь и Смерть горят неугасимо!