Твой узаконенно-отверженный наряд –
туника узкая, не медленная стола,
струями строгими бегущая до пят, –
но ты надменный взгляд
роняешь холодно, как с высоты
престола.
Весталка черная, в душе, в крови
своей
зажегшая огни отверженной святыне,
пускай без белых лент струи твоих
кудрей.
Не так ли в желтой тине,
киша, свивается клубок священных
змей?
Когда ты возлежишь в носилках после
пляски,
едва колышима, как на водах в челне,
небрежно развалясь, усталая от
ласки,
вся – бред восточной сказки,
прекрасна ты и как понятна мне!
Прикрыв кокетливо смешной парик
тиарой,
Цирцея, ты во всех прозрела лишь
зверей:
раб, гладиатор, жрец, поэт, сенатор
старый
стучатся у твоих дверей,
равно дыша твоей отравою и чарой.
Пусть ты отвергнута от алтарей
Юноны,
пускай тебе смешон Паллады строгий
лик,
пускай тебе друзья продажные леноны,
твой вздох, твой взор, твой крик
колеблет города и низвергает троны.
Но ты не молишься бесплодным
небесам,
богам, воздвигнутым на каждом
перекрестке!
Смотри, во всем тебе подобен Город
сам:
свободу бросив псам,
как ты, он любит смерть и золотые
блестки!
К меняле грязному упавшая на стол,
звезда, сверкай, гори, подобная
алмазу,
струи вокруг себя смертельную заразу
патрицианских стол,
чтоб претворилась месть в священную
проказу!
Венера общих бань, Киприда площадей,
Кибела римская, сирийская Изида,
ты выше всех колонн, прочней, чем
пирамида;
богов, зверей, людей
равно к себе влечет и губит
авлетрида!
Пускай с лобзания сбирает дань
закон,
и пусть тебя досель не знают ценза
списки,
ты жрица Города, где так же
лживо-низки
объятия матрон,
и где уж взвешен скиптр, и где
продажен трон!
Не все ль мы ждем конца? Не все ли
мы устали –
диктатор и поэт, солдат и беглый раб
–
от бесконечных тяжб и диких
сатурналий?
На каждом пьедестале
из теста слепленный уж вознесен
Приап!
Рабыня каждого, мстя каждому
жестоко,
ты поражаешь плод во чреве матерей,
ты в язвы Запада вливаешь яд
Востока,
служа у алтарей
безумья до конца, бесплодья и
порока.
Но вот уж близится Креста Голгофы тень,
раба, ты первая падешь к Его
подножью,
благоухающих кудрей роняя сень,
лобзая ногу Божью,
и станет первою последняя ступень!