«Да здравствует
свобода!» слышен крик,
Далекий залп, и снова
тишь немая,
Но слишком, слишком
много понимая,
Печально и бессильно я
поник.
Кому во всем обратный
близок лик,
Кому Декабрь понятен в
блеске Мая,
Кто в Преисподней внял
напевам Рая,
Тот навсегда раздвоен
каждый миг!
Шьет черной шерстью
тени сумрак хмурый,
И гобелен становится
гравюрой
На мутном фоне
потускневших стен...
Всех девятнадцать...
сердце, прочь сомненья,
Захочешь ты, и все
твои мученья
Изобразит двадцатый
гобелен.