Ни в сумеречном свете рая,
Где
то, что ныне стало «я»,
Дремало,
еле поборая
Соблазны
полубытия;
Ни в
нежном долге левирата,
Где,
родолюбец-ибраим,
Я обладал
вдовою брата,
Кровосмесительствуя
с ним;
Ни
там, где, незнаком с Гименом,
Подъяв
вакхический бокал,
Я
легкомысленным изменам
Без
счета сердце предавал, –
На
мусикийском небоскате,
Еще
не взысканный судьбой,
Не
ведал я ни благодати,
Ни
муки быть самим собой.
Но
вот – завесы роковые
Разорвались,
и – сон во сне
И
пламя в пламени – впервые
Богоявилась
муза мне.
И в
том, что духу предлежало
Как
новый образ бытия, –
Люциферического
жала
Смертельный
яд воспринял я.
Но
если, Господи, недаром
Среди
осенних позолот
Его
особенным загаром
Ты
отмечаешь каждый плод,
Не
осуди моей гордыни
И дай
мне в хоре мировом
Звучать,
как я звучал доныне,
Отличным
ото всех стихом.
1920