Весь Ваш внутренний мир я
люблю,
И люблю я все внешнее
Ваше.
Оттого и спокойно терплю
Исчезание огненной чаши.
Молча муку такую сношу,
Как попавшие заживо в
склепы.
Справедливости только
прошу
Я, быть может, тяжелый,
нелепый;
Пусть тяжелый, нелепый,
как ложь,
В трехсосновой
завязнувший чаще,
Приносящий несчастье, –
я все ж
Настоящий! Да, да!
Настоящий.
Настоящее знал я тогда,
Знал блаженство, не
бывшее в мире;
Пожеланий моих провода
Разнесли его всюду в
эфире.
Утро каждое я посылал
Самой малой возникшей
былинке,
Чтобы пестик ее просиял,
И лучистыми стали
тычинки.
Всем желал одного: чтоб
как я,
Не иначе, блаженными
были, –
Ибо с самых родов бытия
Ослепительней не было
были.
Да, пожалуй, еще об
одном
Попрошу Вас: когда Вам
не спится,
Как-нибудь, у меня за
окном
В час ночной, пролетев,
очутиться.
И послушать, как сонную
тишь,
В расстояньи, за шторою
близкой, –
Под каблук угодившая
мышь
Разрезает пронзительным
писком.
То мой бред. Потому не
боюсь
В нем я с истиной впасть
в разноречье.
Потому – как мертвец, я
смеюсь,
Что у мыши – лицо
человечье.