Что
ж делать,
что
багрянец вечерних облаков
на
зеленоватом небе,
когда
слева уж виден месяц
и
космато-огромная звезда,
предвестница
ночи, –
быстро
бледнеет,
тает
совсем
на глазах?
Что
путь по широкой дороге
между
деревьев мимо мельниц,
бывших
когда-то моими,
но
променянных на запястья тебе,
где
мы едем с тобой,
кончается
там за поворотом
хотя
б и приветливым
домом
совсем
сейчас?
Что
мои стихи,
дорогие
мне,
так
же, как Каллимаху
и всякому
другому великому,
куда
я влагаю любовь и всю нежность,
и
легкие от богов мысли,
отрада
утр моих,
когда
небо ясно
и в
окна пахнет жасмином,
завтра
забудутся,
как и все?
Что
перестану я видеть
твое
лицо,
слышать
твой голос?
что
выльется вино,
улетучатся
ароматы
и
сами дорогие ткани
истлеют
через
столетья?
Разве
меньше я стану любить
эти
милые хрупкие вещи
за
их тленность?