Я говорил: «Ты хочешь, хочешь?
Могу я быть тобой любим?
Ты счастье странное пророчишь
Гортанным голосом своим.
А я плачу за счастье много,
Мой дом – из звёзд и песен дом,
И будет сладкая тревога
Расти при имени твоём.
И скажут: «Что он? Только скрипка,
Покорно плачущая, он,
Её единая улыбка
Рождает этот дивный звон».
И скажут: «То луна и море,
Двояко отражённый свет, –
И после: – О какое горе,
Что женщины такой же нет!»
Но, не ответив мне ни слова,
Она задумчиво прошла,
Она не сделала мне злого,
И жизнь по-прежнему светла.
Ко мне нисходят серафимы,
Пою я полночи и дню,
Но вместо женщины любимой
Цветок засушенный храню.
<Август 1917 – весна 1918>