Стояли холода, и
шел «Тристан».
В оркестре пело
раненое море,
Зеленый край за
паром голубым,
Остановившееся
дико сердце.
Никто не видел,
как в театр вошла
И оказалась уж
сидящей в ложе
Красавица, как
полотно Брюллова.
Такие женщины
живут в романах,
Встречаются они
и на экране...
За них свершают
кражи, преступленья,
Подкарауливают
их кареты
И отравляются на
чердаках.
Теперь она
внимательно и скромно
Следила за
смертельною любовью,
Не поправляя
алого платочка,
Что сполз у ней
с жемчужного плеча,
Не замечая, что
за ней упорно
Следят в театре
многие бинокли...
Я не был с ней
знаком, но всё смотрел
На полумрак
пустой, казалось, ложи...
Я был на
спиритическом сеансе,
Хоть не люблю
спиритов, и казался
Мне жалким
медиум – забитый чех.
В широкое окно
лился свободно
Голубоватый
леденящий свет.
Луна как будто с
севера светила:
Исландия,
Гренландия и Тулэ,
Зеленый край за
паром голубым...
И вот я помню:
тело мне сковала
Какая-то дремота
перед взрывом,
И ожидание, и
отвращенье,
Последний стыд и
полное блаженство...
А легкий стук
внутри не прерывался,
Как будто рыба
бьет хвостом о лед...
Я встал,
шатаясь, как слепой лунатик,
Дошел до
двери... Вдруг она открылась...
Из аванложи
вышел человек
Лет двадцати, с
зелеными глазами;
Меня он принял
будто за другого,
Пожал мне руку и
сказал: «Покурим!»
Как сильно рыба
двинула хвостом!
Безволие – преддверье
высшей воли!
Последний стыд и
полное блаженство!
Зеленый край за
паром голубым!