Ушел моряк,
румян и рус,
За дальние моря.
Идут года,
седеет ус,
Не ждет его
семья.
Уж бабушка за
упокой
Молилась каждый
год,
А у невесты
молодой
На сердце тяжкий
лед.
Давно убрали со
стола,
Собака гложет кость,
–
Завыла, морду
подняла...
А на пороге
гость.
Стоит моряк, лет
сорока.
– Кто тут
хозяин? Эй!
Привез я весть
издалека
Для мисстрис
Анны Рэй.
– Какие вести
скажешь нам?
Жених погиб
давно! –
Он засучил
рукав, а там
Родимое пятно.
– Я Эрвин Грин.
Прошу встречать!
Без чувств
невеста – хлоп...
Отец заплакал,
плачет мать,
Целует сына в
лоб.
Везде звонят
колокола
«Динг-донг»
среди равнин,
Венчаться Анна
Рэй пошла,
А с нею Эрвин
Грин.
С волынками
проводят их,
Оставили вдвоем.
Она: – Хочу
тебя, жених,
Спросить я вот о
чем:
Объездил много
ты сторон,
Пока жила одной,
–
Не позабыл ли ты
закон
Своей страны
родной?
Я видела: не
чтишь святынь.
Колен не
преклонял,
Не отвечаешь ты
«аминь»,
Когда поют
хорал,
В святой воде не
мочишь рук,
Садишься без
креста, –
Уж не отвергся
ли ты, друг,
Спасителя
Христа?
– Ложись
спокойно, Анна Рэй,
И вздора не
мели!
Знать, не видала
ты людей
Из северной
земли.
Там светит всем
зеленый свет
На небе, на
земле,
Из-под воды
выходит цвет,
Как сердце на
стебле,
И всё ясней для
смелых душ
Замерзшая
звезда...
А твой ли я
жених и муж,
Смотри, смотри
сюда! –
Она глядит и так
и сяк, –
В себя ей не прийти...
Сорокалетний где
моряк,
С которым жизнь
вести?
И благороден, и
высок,
Морщин не
отыскать,
Ресницы, брови и
висок, –
Ну, глаз не
оторвать!
Румянец нежный
заиграл,
Зарделася щека,
–
Таким никто ведь
не видал
И в детстве
моряка.
И волос тонок,
словно лен,
И губы горячей,
Чудесной силой
наделен
Зеленый блеск
очей...
И вспомнилось,
как много лет...
Тут... в
замке... на горе...
Скончался юный
баронет
На утренней
заре.
Цветочком в
гробе он лежал,
И убивалась
мать,
А голос Аннушке
шептал:
«С таким бы вот
поспать!»
И легкий треск,
и синий звон,
И огоньки
кругом,
Зеленый и
холодный сон
Окутал спящий
дом.
Она горит и
слезы льет,
Молиться ей
невмочь.
А он стоит,
ответа ждет...
Звенит тихонько
ночь...
– Быть может,
душу я гублю,
Ты, может, – сатана:
Но я таким тебя
люблю,
Твоя на смерть
жена!